Стой, курица!, или глэмпинг «в гостях у сказки» - Марина Эльденберт

Валера выйти на разборки с топором? Стал бы защищать едва знакомых женщин от бандитов? Почему Елисей рискнул собственным благополучием, ввязываясь в это дело? Городская жизнь казалась мне такой далекой, и прежние чувства удивительно быстро поблекли, окутанные густым туманом разочарования.

— А если продолжите, — сказала я в пустоту, — наведаюсь в гости к Степаниде, и она нашлет на вас многодневный понос. Кощей, может, и бессмертный, вот только лучше бы ему не связываться с хранительницей леса.

Это была уже самая настоящая сказка, и, спускаясь к Елисею, я вспоминала обо всех волшебных местах округи. И почему дельцы вроде Кощеева никогда не действовали в рамках закона? Здесь ведь можно было обустроить прекрасное место для отдыхающих, не потревожив деревню и природу! Туристы могли бы отдыхать в новых уютных домиках, покупали бы у местных фермерские продукты, ходили гулять к озерам и в лес, в рощу валунов, и к Серебряному ручью, катались на лодках и сапах по реке, и все были бы счастливы!

Я надела босоножки и спустилась с крыльца навстречу Елисею, который смотрел так пристально, что заставил меня покраснеть.

— Ты чудесно выглядишь, Василиса, — сказал он, взяв меня за руку и целуя пальцы.

— Спасибо, — улыбнулась я, — ты тоже. Я до сих пор под впечатлением от твоего броска. Что еще необычного ты умеешь?

Он улыбнулся шире, став в сто раз обаятельнее и симпатичнее.

— Скоро узнаешь, обещаю. А пока что буду рад, если покажешь мне Лузянки.

Есть что-то особенное в летнем воздухе. Он пахнет горячей травой, пылью проселочной дороги, дольками солнца, застрявшими в листве, и… свободой. Той самой, про которую поэты пишут в стихах, а городские жители забывают под кондиционерами в бетонных оковах мегаполисов. Мы с Елисеем шли по Лузянкам, и кое-где дорожки были утоптанными или даже асфальтированными, а кое-где попадались совсем разбитые, с ямками или крупными камнями.

— У тебя очень изысканный лук, — заметила я, глядя на Елисея. Его образ и впрямь навевал мысли о каком-нибудь богаче с поля для гольфа. — Только вот подошвы жалко.

— А ты не говорила, что будет квест по пересеченной местности, — фыркнул он, оглядываясь на камни под ногами.

— Это не квест. Это лечебный массаж стоп по-сельски.

Он улыбнулся и пошел за мной — так спокойно, как будто постоянно ходил в мокасинах по камням. Представить в такой ситуации Валеру я не могла даже задействовав всю свою фантазию. Впрочем, между Валерой и Елисеем просто была пропасть, которую я увидела за пару дней знакомства с последним и за годы общения с первым. Мы шли по пыльной дорожке, окаймленной высоким травостоем, где щебетали кузнечики, и даже шмели жужжали как-то лениво. Слева раскинулся огород Пелагеи — аккуратные грядки, где картошка росла с такой уверенностью, будто знала: ее точно сварят и сдобрят свежим укропом.

Я показала ему дом Федора Петровича — тот, что с расписными ставнями, на которых были нарисованы храмы, ласточки и кенгуру.

— Это он сам рисовал, — объяснила я. — Увлекся австралийской темой после одной передачи по телевизору.

— Ставни-кенгуру — смелое решение, — заметил Елисей. — Ты уверена, что это не арт-резиденция?

Я улыбнулась, потому что в Лузянках куда ни посмотри, везде были какие-то музейные экспонаты.

Дальше был дом Клавдии Ивановны — с верандой, заросшей виноградом. Рядом — скамейка, на которой всегда сидят местные бабушки, обсуждая новости с интонацией ведущих вечернего выпуска. Одна из них кивнула нам, прищурившись.

— Это у тебя ухажер новый? — спросила. — А шо такой… чистенький?

— Гость, тетя Женя. — Я улыбнулась. — Показать ему нашу красоту хочу.

— Красота у нас — это озера и пирожки, — глубокомысленно ответила она. — Если и то, и другое покажешь, точно женится.

Мы свернули с дороги и пошли по тропинке в лес, где земля становилась прохладнее, воздух — гуще, а свет пробивался сквозь листву такими полосами, что, казалось, мы шагаем по настоящему волшебному коридору. Вокруг и правда творилось какое-то волшебство, в знакомом лесу даже воздух словно искрился золотыми всполохами от солнечных лучей. Так уютно мне не было уже давно. Уютно, спокойно, по-настоящему… Я сняла сандалии и, подхватив их, пошла босиком. Елисей, идущий рядом, пригладил волосы и сдул с носа комара.

— Как тебе наши места?

— Как в фильме про забытую роскошь. Только роскошь — это деревья, которые не снесли ради парковки.

Мы вышли к самому большому и самому глубокому озеру. Тому самому, где дети купаются в трусах, взрослые ловят рыбу, а по вечерам туман стелется как пушистое покрывало. Я показала ему огромный плоский камень, где в детстве сидела с книгами и делала вид, что я русалка. Сейчас он зарос мхом, но все равно был родным, и я с радостью уселась поверх природного пушистого коврика.

Елисей молча присел рядом. Снял мокасины. Засунул ноги в воду.

— Холодная. Живая.

— Как жизнь здесь.

Он смотрел на воду долго, задумчиво.

— А ты всегда так легко все видишь?

— Нет. Но здесь легко. Лузянки — это как бабушкино одеяло. Может, старое, лоскутное, но теплое и родное.

— Тогда ты сама — как Лузянки. Уютная, честная и с пирогами где-то внутри.

Я засмеялась. Про пироги — это было прямо в тему после такого сытного обеда.

— Держись, еще немного, и ты увидишь деревенскую дискотеку. Там тебе и бабушки, и пироги, и рэп.

Он поднялся, отряхнул брюки и вздохнул.

— Ну что ж. Я прошел путь героя. Теперь — кульминация.

На обратном пути мы свернули к заброшенной мельнице — любимому месту для романтики у всех наших деревенских. Когда-то, до появления магазинов, здесь правда мололи муку и хранили мешками, а потом развозили на телегах. Но это было давно, теперь в большом дверном проеме виднелись заросли подорожника, репейника и паутина, а сама мельница словно перенесла нас в атмосферу прошлого века.

Когда я была девчонкой, мне всегда хотелось здесь поцеловаться, потом это прошло. Странно, что вспомнилось именно сейчас, и я поспешила уйти отсюда и увести Елисея, который в данный момент, после того как сделал несколько атмосферных фото, безуспешно пытался отцепить репей от штанов.

Мы свернули к отшибу, заросшему травой. Там стоял старый дом, где уже давно никто не жил, семья, которой он принадлежал, в полном составе уехала в город лет десять назад.