Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

Он делал все ради своей выгоды, нахапал миллионы и миллиарды, это было свойство его мозга – делать деньги, и делать это наиболее фантастическим и наиболее прекрасным образом. Он их делал спонтанно, а поскольку обладал незаурядными, я повторяю, интуицией и предпринимательской жилкой, способностью просчитывать все мгновенно, то попадал буквально в десятку, и отсюда родилась легенда о его могуществе, о его влиянии на действующую власть.

А сам он был один из самых, с моей точки зрения, бескорыстных людей. Для него абсолютно ничего не значили деньги, кроме того, что они дают власть, он может овладеть еще каким-то участком жизни, может купить женщине очень дорогой подарок. Деньги как способ завоевывать жизнь – вот я бы как сформулировала. И никогда деньги как накопительство. Вот почему он не успел ничего зафиксировать, оформить.

Его фраза: «Зачем подписывать? Мы одна семья», – она не просто его погубила, она его абсолютно уничтожила впоследствии, потому что все те, кого он считал своей семьей, таковыми не были. Потом он с горечью признавался: «Я всегда плохо разбирался в людях, в их человеческих качествах. Я всегда оценивал их ум, смелость, но заблуждался я и в случае с Бадри (Патаркацишвили. – З. Б.). Ни с Абрамовичем (Романом Абрамовичем. – З. Б.), ни с Бадри я не позаботился оформить договоренности документально».

И наоборот, кого он не признавал близкими, мне говорили: «Когда его не стало, я осиротел».

Так считал даже Михаил Ходорковский[61], который, с моей точки зрения, должен иметь очень большой счет к ББ за его поведение во время процесса над Ходорковским. Я не думаю, что не было у Бориса Абрамовича способов замолвить слово за Ходорковского, все-таки сохранялись еще отношения с представителями «семьи» и власти вообще, с Борисом Николаевичем Ельциным. Он ничего не сделал.

Два раза я говорила ему: «Ну как же так можно? Ведь все убеждали Ходорковского, что надо уехать, иначе посадят. Но он остался, пошел на суд – и на десять лет угодил за решетку, в полном расцвете лет, потерял все, потому что считал, что должен так поступить». Он вызывал глубокое сочувствие. Я не знаю степень его коммерческой вины, но его поведение, масштаб личности и несоразмерность приговора были очевидны почти всему кругу интеллигенции.

Но Березовский отвечал мне: «Нет-нет, он поплатился за дело… Я сочувствую ему, он страшную цену заплатил, но там есть правда, есть повод, за который действительно он должен был быть наказан».

Так вот, Михаил Ходорковский, узнав о смерти ББ, передал из тюрьмы, где отсиживал одиннадцатилетний срок: «Мы никогда не были друзьями, но знали друг друга больше двадцати лет. Это много. Тяжело слышать, что Боря ушел навсегда. Он очень любил жизнь во всех ее проявлениях, ошибался, грешил, каялся и опять грешил. Я часто на него злился, а теперь его нет, и мне очень горько… Покойся с миром…»

Поразительно, что незадолго до смерти в разговоре с корреспондентом журнала «Форбс» Борис вспоминал о Ходорковском:

– Ничего я больше так не хочу, как вернуться в Россию. Когда даже завели уголовное дело, я хотел вернуться в Россию… Мне настолько дорога Россия, что я не могу быть эмигрантом…

– Если бы вы остались в России, то вы бы сейчас сидели в тюрьме. Вы этого хотите?

– У меня нет сейчас ответа на этот вопрос… Ходорковский… сохранил себя… Это не значит, что я потерял себя. Но я пережил гораздо больше переоценок, разочарований. Ходорковский все же меньше. Я… потерял смысл.

– Жизни?

– Смысл жизни. Я не хочу сейчас заниматься политикой.

Эту последнюю фразу часто и везде цитировали, когда Борис умер. Очень она укладывалась в версию о самоубийстве. Но он ведь говорил о том, что политика была смыслом его жизни.

Он и мне в нашем последнем разговоре сказал буквально: «Потерян смысл жизни».

Как я уже упоминала, Борис считал, что самое главное в политике и во всем – экспансия. Однако его благотворительная деятельность, причем тайная, была полной противоположностью этой агрессивной философии.

У той же Ольги Пивоваровой первые ее больные, которых она устраивала к лучшим врачам, были направлены Березовским. Каждый месяц он посылал к ней людей, лечение которых оплатил. Сколько их было?

Один из них – Андрей Вознесенский.

Борис никогда не говорил, кому он помогает в лечении. И даже если я узнавала и начинала расспрашивать, никогда не вдавался в подробности: «Вроде ничего, надеемся, все хорошо будет…» Или: «Будут лечить». И все.

Не дожив до шестидесяти лет, ушел из жизни талантливый поэт Миша Генделев. Я устраивала презентацию одной из его книжек в ЦДЛ, при поддержке Березовского. Причем сам Борис Абрамович на презентации не был. Он помогал, если можно так сказать, со стороны, издали. Когда Мишу поразила страшная болезнь – рак, Березовский до конца его дней оплачивал лечение поэта. Он продлил так жизнь журналисту и редактору Игорю Голембиовскому, многим и многим, не говоря уже о близких, о друзьях, таких как Николай Глушко.

Я знаю, слышала и другие имена, в том числе известных людей, но не хочу, не могу и не буду называть их. Скажу лишь, были еще акции помощи заключенным, заболевшим туберкулезом. И, как все знают сейчас, фонд и музей академика Сахарова основаны фактически на деньги Бориса Березовского.

Когда речь заходила о благотворительности, помощи, сочувствии, он ни секунды не сомневался, реагировал сразу, мгновенно. Но я боюсь, что столь же мгновенными были его приговоры какому-либо человеку, который его предал, который впоследствии был отстранен, или он считал, что он его предал, и тому подобное. Жестокость и доброта – две составные части его личности.

И в то же время в его словах, поступках иногда проявлялась некоторая вопиющая непонятность… или не знаю, как это назвать. После убийства знаменитого, любимого всеми телеведущего Влада Листьева, генерального директора телеканала ОРТ (1995), появилась, разумеется, тьма версий. В том числе о причастности Бориса Березовского, члена совета директоров ОРТ, фактического владельца телеканала.

В программе «Итоги» на НТВ ведущий Евгений Киселев[62] прямо сказал Березовскому, что его обвиняют в убийстве Листьева. И вот представьте: на экране крупным планом лицо Бориса Абрамовича. Он говорит: «Да прекратите, у меня есть доказательства. Я в это время был в другом месте, с адвокатом».

Меня этот ответ потряс. Через два дня я встретилась с ним. И со свойственным мне темпераментом и азартом буквально обрушилась на него:

– Что вы говорили позавчера на телевидении? Как вы можете?

– А что такое?

– Ну как «что такое»?! Вас чуть ли