В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

В первый раз они выкупались на глазах Глафиры Семеновны и старухи Закрепиной.

– Ну что? – спрашивал Николай Иванович после купанья жену, позируя перед ней.

– Не к лицу тебе купальный костюм, – отвечала та.

– Отчего?

– Оттого, что похож больше на медведя, а не на акробата.

– Да зачем же я на акробата-то должен походить?

– Ну все-таки. Уж кто хочет купаться при всей публике, тот должен чем-нибудь похвастать. Статностью, что ли… А у тебя живот большой и ноги, как тумбы…

Глафира Семеновна все еще брала соленые ванны в закрытом помещении, но уж и ее забирала охота покрасоваться на Гран-Плаже в купальном костюме. О своем желании она сообщила старухе Закрепиной.

– Когда я ехала сюда, я так и решила, что буду купаться в открытом море и при всех, – говорила она. – Я знала, что тут купаются на глазах мужчин, но не знала, что это составляет такой спектакль для публики. А здесь уж, оказывается, и фотографии с каждой бабенки снимают. От раздевальной до воды словно сквозь строй приходится проходить. Бинокли, бинокли, и даже под костюм-то тебе стараются заглянуть. Знаю, что сквозь строй, а, откровенно сказать, самой ужасно хочется покупаться в открытом море.

– Так вы, милочка, в Порт Вье… в тихой-то бухточке… – посоветовала ей Закрепина.

– Не тот фасон. Там скучно… Там все, нос на квинту опустивши, купаются. Там все какие-то расслабленные… А меня вот сюда тянет, в веселое место, но боюсь.

– Нечего и здесь бояться, коли уж очень хочется, – сказала ей Закрепина.

– Очень уж нескромно, очень уж публично… – продолжала Глафира Семеновна. – А очень хочется, страсть как хочется.

– Да ведь можно и здесь, на Гран-Плаже, скромно купаться. Ну, приходите пораньше, когда еще нет такого сборища… Из раздевальной выходите, закутавшись в пеньюар. Можно так закутаться, что и глаз будет не видать. До воды дойдете – сбросите с себя пеньюар, а там, выйдя из воды, опять пеньюар.

– Ведь все-таки беньера надо взять. Без беньера нельзя… свалит.

– Беньера возьмите старичка. Здесь есть старик-беньер.

– То-то думаю попробовать. А то неприятно уехать отсюда, не испробовавши, как это на Гран-Плаже купаются.

Разговор происходил на Плаже.

– Да вот сейчас и испробуйте, – посоветовала ей старуха Закрепина. – Покуда еще рано. Публики немного.

– Нет, сегодня я не буду. Я уж брала сегодня морские ванны, а два раза в день купаться в морской воде вредно, – отвечала Глафира Семеновна. – Это мне доктор говорил. Да и костюма у меня с собой нет. Да и с мужем надо посоветоваться. Лучше я завтра.

– Ну завтра так завтра.

Вечером, после обеда, супруги Ивановы были дома и пили чай. Были у них и старуха Закрепина с своим племянником доктором Потрашовым. Закрепина и Потрашов часто ходили к Ивановым по вечерам пить чай, так как у Ивановых был самовар. Доктор и Николай Иванович играли в шашки. Старуха Закрепина с собачонкой Бобкой на коленях раскладывала гран-пасьянс маленькими французскими картами с золотым обрезом, а Глафира Семеновна, сидя около самовара, только следила за раскладыванием. Вдруг она обратилась к мужу и сказала:

– Ты знай, Николай, завтра я решила начать купаться на Гран-Плаже.

Тот поднял голову и удивленно проговорил:

– Но, матушка… Как же это так?.. Ты шутишь, что ли?

– Вовсе не шучу. Надо же когда-нибудь начинать…

– Однако ты говорила… Ты других осуждала…

– Мало ли что говорила! А теперь вижу, что тут ничего такого особенного и срамного нет, если все купаются. Вот и Софья Савельевна то же самое говорит, – кивнула Глафира Семеновна на старуху Закрепину.

– Да пускай купается. Вам-то что! – откликнулась Закрепина, раскладывая карты.

– Как что? Позвольте… Ведь я муж… Ну что за радость, вдруг на нее все бинокли направятся? Да еще, чего доброго, фотографию снимут… – говорил Николай Иванович, перестав играть в шашки.

– Уж что фотографию-то снимут – это наверное, – подхватил доктор. – И прежде всего мой патрон, фабрикант. У него целая коллекция купающихся здесь женщин. Один из его прихлебателей всюду таскает за ним ящик для моментального фотографирования. Чик – и Глафира Семеновна на пластинке… А затем проявлять в гран-отель пошлет. Здесь в каждой большой гостинице есть комната для проявлений.

– Позвольте… Но я даже вовсе не желаю… – заявил Николай Иванович.

– Желайте или не желайте, а все равно снимут, – проговорил доктор и прибавил, указывая на шашечную доску: – Ходите, ходите. Вам ходить.

– Но я даже вовсе не желаю, чтобы жена моя и купалась на Гран-Плаже.

– Да я тебя и спрашивать не буду, если уж решила, – отрезала супруга. – Должен быть и тому благодарен, что я тебя предупреждаю. Купальный костюм у меня есть отличный, так чего же еще мне! Ты ведь знаешь же, что я самый лучший костюм себе купила. Зачем же тогда было покупать?

– Но ведь ты хотела купаться в Порт Вье, в тихой бухточке.

– Мало ли что хотела! И ты хотел там же купаться, однако теперь купаешься на Гран-Плаже.

– Ты и я! – воскликнул муж. – Мне кажется, это разница. Я мужчина, а ты женщина…

– Играйте же, Николай Иваныч. Полно вам горячиться, – останавливал его доктор.

Николай Иванович уже вскочил со стула и забегал по комнате.

– Как тут не горячиться, если жена хочет при всей публике акробатку из себя изображать! – кричал он.

– Однако же ведь все изображают. Мадам Оглоткова изображает, губернаторша уж, генеральша, и та изображает. Приехала сюда из Петербурга мясничиха Хапартова – и та изображает. Значит, уж здесь так принято. Люди ложь – и мы тож. А ты знаешь, на людях и смерть красна, – доказывала мужу Глафира Семеновна.

– Да пойми ты, глупая женщина, ведь с тебя со всех сторон фотографии поснимают и будут всем показывать, какая ты спереди, сзади и с боков.

– А снимут фотографию, так, значит, стоит снимать, значит, у меня все хорошо. Спереди, сзади и с боков хорошо. А что хорошо, того таить нечего. Вот как я рассуждаю.

– Что ты говоришь! Боже мой, что ты говоришь! Вот уж набиаррилась-то!

Муж схватился за голову.

– Да, набиаррилась. И что ж из этого? Для того сюда ехали, чтобы набиарриться. С волками жить – по-волчьи и выть.

– Бесстыдство, бесстыдство!

– Сам бесстыдник.

Доктор сбил шашки. Началась супружеская стычка. Бобка на руках Закрепиной принялся лаять. Доктору и его тетке Закрепиной ничего больше не оставалось, как уйти, что они и сделали, распростившись с супругами Ивановыми до завтра.

Николай Иванович и Глафира Семеновна и по