В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

Это был довольно маленький сморщенный старик с щетинистыми седыми усами, в несколько потертом костюме. Пиджак висел на нем как на вешалке, брюки были коротки, серая шляпа запятнена. Улыбаясь, старик сам подошел к Оглоткову и шепнул ему что-то, мысленно улыбнувшись. Началось представление.

– Вот, мадам Иванова, позвольте вам представить многоуважаемого генерала…

Оглотков запнулся.

– Квасищев… – сказал старик свою фамилию. – Квасищев, – протянул он руку Николаю Ивановичу и, опять обратясь к Глафире Семеновне, продолжал: – Сейчас имел счастие созерцать вашу храбрость… Да вы героиня… Я живу здесь более месяца, такой смелости при первом дебюте в волнах ни у кого еще из женщин не видал. Я поражен… И с какой грацией эта смелость! Я смотрел на вас и на ласкающие вас волны и думал, что это сказочная сильфида… Преклоняюсь, преклоняюсь… тем более что вы наша соотечественница… Восторг… Позвольте быть знакомым.

Говоря, старик не выпускал руки Глафиры Семеновны, наконец поклонился и отошел.

Николай Иванович посмотрел ему вслед и сказал доктору:

– Вот дурак-то! Он воображает, что жена моя актриса, он разговаривает как с актрисой… Первый дебют… – передразнил он старика. – Ах, шут гороховый!

– Полноте вам… Бросьте… Здесь так принято… Ведь для этого сюда едут. Здесь все так… Неужели человек высшего общества, аристократ не знает, как говорить с дамой! – успокаивал его Оглотков.

– Ну, аристократ-то он еще вилами писанный… – огрызнулся Николай Иванович.

XXXV

От комплиментов Оглоткова, англичанина и старика-генерала Квасищева Глафира Семеновна была на седьмом небе. Она чувствовала то же, что чувствует актриса после удачного дебюта, когда та, отыграв на сцене, покажется в публике, встречающей ее любопытными и вместе с тем радостными взорами. Часовая стрелка на часах отеля «Англетер», смотрящими прямо на Плаж, показывала 12½ часов – время завтрака. Гуляющие один по одному исчезали. Нужно было и супругам Ивановым идти в свой отель завтракать, а Глафире Семеновне жаль было расставаться с публикой. Ей хотелось общества, общества большого. Она вспомнила ту скромную компанию, которая обыкновенно являлась к завтраку в их маленьком отеле, где они были на пансионе, и мысленно назвала эту компанию «инвалидной командой». Действительно, к столу в их отеле выходили обыкновенно какие-то пожилые супруги, совсем не разговаривавшие друг с другом, старушка с вечно подвязанной платком щекой, тощая, как минога, старая девица с накладкой на темени и с пудрой на морщинистом лице, толстяк с двойным подбородком и маленькими усами, бритая дама в чепчике с рюшем и измятом желтом платье и т. п. Все эти лица, которых она ежедневно видала за столом у себя в гостинице, сделались ей вдруг страшно противными.

– Послушай, Николай Иваныч, пойдем сейчас завтракать в отель «Англетер», где живут Оглотковы, – сказала она мужу. – Ужасно скучно у нас в отеле за завтраком. А мадам Оглоткова говорила мне, что у них в отеле за завтраком большое общество и очень весело.

Николай Иванович замялся. Ему, наоборот, хотелось как можно скорей удалиться домой, да и жену увести от публики.

– Однако ведь у нас в нашем отеле тоже придется заплатить за завтрак, – пробормотал он. – И там, и тут.

– Ну что ж из этого? Не разоримся. У нас в отеле все какие-то каракатицы или инфузории за столом сидят и молчат, опустив нос. Точь-в-точь на похоронах. Да и на похоронах иных бывает веселее. Тощища страшная. А в «Англетере» мы можем сесть за стол вместе с Оглотковыми. Спросим бутылку шампанского… Ты выпьешь с Оглотковым коньяку. А то тебе у нас и выпить-то не с кем.

Она знала, на что поймать мужа, и с умыслом упомянула о коньяке. Тот улыбнулся.

– Да с чего ты так раскутилась-то? – спросил он.

– Просто уж очень мне приелось у нас. Опротивело… Все одно и одно.

– Да, пожалуй… – согласился Николай Иванович. – Вот, может быть, и доктор с нами пойдет. Пойдем, доктор. Перед завтраком хватим коньячищу. Будто водка…

– Нет, я не могу. Я сегодня дал слово завтракать у моего патрона. Перед завтраком мне еще нужно осмотреть его и выслушать, – отказался доктор.

Старуха Закрепина с собакой давно уж ушла с Плажа. Супруги Ивановы распростились с доктором и расстались, направившись в отель «Англетер».

Столы блистали свежим бельем, хрустальной посудой, серебром и цветами в вазах, когда супруги Ивановы вошли в обеденный зал отеля «Англетер». Мелькали гарсоны во фраках, капулях и в необыкновенно высоких, туго накрахмаленных воротничках, упирающихся в тщательно выбритые подбородки. Постояльцы и пришедшие завтракать составляли маленькие группы. Рассматривали фотографии. Слышалась английская и французская речь. Две английские дамы с длинными, вылезающими изо ртов зубами, с букетами цветов на тощих грудях, сидели на маленьком диванчике, а перед ними стоял полный, средних лет черноволосый человек в смокинге, с эспаньолкой и ораторствовал, жестикулируя. Звонка для завтрака еще не было, а потому за стол еще и не садились. Бегал метрдотель с таблеткой, карандашом за ухом, кланялся мужчинам, спрашивал, какое вино они будут пить, и записывал на таблетке. Супруги Оглотковы были тут же. Оглотков снял уже с себя белый фланелевый пиджак, в котором был на Плаже, и облекся в черную визитку с красной орденской розеткой.

– А мы к вам в отель позавтракать, – сказал ему Николай Иванович.

– В восторге… Садитесь с нами, – сказал Оглотков. – Тогда у меня сегодня будет компания вся из знаменитостей. Американец, приехавший сюда на велосипеде из Мадрида, знаменитый итальянский баритон… Черт возьми, вот уже забыл его фамилию! Вон он стоит перед англичанками… Полный, с эспаньолкой. Видите?

– Вижу, вижу… – кивнул Николай Иванович.

– Турок из египетского посольства… – продолжал Оглотков. – Он летал в воздушном шаре. Это трое. И наконец, ваша супруга. Итальянский баритон видел, как она купалась сегодня, – и в восторге от нее. Четыре знаменитости.

Николая Ивановича несколько покоробило, но он сдержал себя и спросил, где они сядут.

– Мы заказали стол на пять приборов, но теперь нужно прибавить еще два, – отвечал Оглотков. – Вот этот стол мы займем. После гор девра нам подадут устрицы…

– Боже избави! Жена не ест! – махнул рукой Николай Иванович.

– И я не люблю их, и жена моя тоже не любит, но так надо для тона. Нельзя без устриц. Уж как-нибудь по одной-то штучке съедим с горчицей. С горчицей я кое-как могу… Это я называю а-ля рюсс, чтобы не стыдно было перед другими.

– Нет уж, жена моя и с горчицей не станет есть. Я-то как-нибудь проглочу штучку с коньячишком. Только перед завтраком непременно потребуем