Фривольное лето. Ярко горят! - Дмитрий Арканов

— Мику, это… это было потрясающе! — прошептал я ей на ухо. — Я… я люблю тебя.

— И я тебя люблю, Семён, — ответила Мику, прижимаясь ко мне всем телом.

Следующим номером была наша с Алисой песня. Я почувствовал, как волнение вновь сковывает меня. Я взглянул на Алису, и вдруг ощутил укол неуверенности. Как я могу сейчас петь эту песню, полную страсти и почти болезненной привязанности к другой девушке, после всего, что я только что услышал от Мику?

Алиса, словно почувствовав моё состояние, ободряюще улыбнулась.

Ульянка взмахнула палочками, Алиса коснулась струн, и… зазвучала наша песня.

Я запел, и вдруг понял, что не могу. Одно дело — петь эти слова наедине с Алисой, и совершенно другое — здесь, на сцене, перед полным залом, перед всем лагерем. Сейчас мне придётся не просто петь, а фактически обнажать свои чувства, выворачивать душу наизнанку перед толпой незнакомых людей.

От этого осознания мой голос дрогнул, зазвучал глухо, неуверенно. Я сбился, перепутал слова, пел всё тише и тише. Алиса, видя моё состояние, тоже начала играть тише и вскоре вовсе перестала петь, хотя её губы беззвучно повторяли слова песни. Ульянка, сбитая с толку, сначала попыталась заполнить образовавшиеся паузы импровизацией, но потом, окончательно запутавшись, тоже утихла. Последней сдалась Мику.

На сцене повисла гнетущая тишина. Я стоял, беспомощно глядя на замерших в недоумении зрителей, и чувствовал, как всё моё тело покрывается липким потом. Провал. Полный, позорный провал…

И вдруг, в этой звенящей тишине, Алиса решительно шагнула ко мне. Схватив меня за пионерский галстук, она резко, но не грубо, притянула меня к себе и впилась в мои губы страстным поцелуем. Таким же обжигающим, сводящим с ума, каким был наш первый поцелуй в ту памятную ночь в музыкальном клубе.

Поцелуй длился целую вечность. Я на мгновение забыл обо всём — о сцене, о зрителях, о песне, о пересохшем горле, о дрожащих руках. Я почувствовал, как волна жара поднимается откуда-то изнутри, заполняя всё моё существо, прогоняя страх, неуверенность, сомнения.

Оторвавшись от меня, Алиса прошептала:

— Не бойся. Просто пой. Пой для меня! А я спою для тебя! Это же наша песня, представь, что тут никого больше нет, только ты и я!

Мику, до этого ошеломлённо наблюдавшая за происходящим, вдруг улыбнулась и, кивнув мне, начала играть вступление с самого начала, задавая ритм. Ульянка, с энтузиазмом подхватив его, застучала по барабанам.

И я запел. Запел так, как не пел никогда раньше. В моём голосе звучала страсть, боль, отчаяние и… любовь. Я пел о губах, которые горят, об остывшем яде, о взгляде, который говорит больше, чем слова. Я пел о том, что между мной и Алисой, о том, что мы так долго пытались скрыть, о том, что, наконец, вырвалось наружу.

Когда песня закончилась, зал молчал. А потом, словно опомнившись, взорвался аплодисментами. Мы с Алисой стояли на сцене, держась за руки, и смотрели друг другу в глаза. В наших взглядах было всё — и благодарность, и нежность, и… что-то ещё, что мы пока не могли назвать.

Концерт продолжался, но для нас троих он уже закончился. Мы сделали то, что должны были сделать. Выразили свои чувства, освободились от сомнений, сделали шаг навстречу друг другу. И, несмотря на то, что завтра нам предстояло расстаться, мы знали, что это лето навсегда останется в наших сердцах. Лето, которое подарило нам любовь, дружбу и… самих себя.

Тьма за окнами сгустилась и мягко окутывала музыкальный клуб, когда мы с Мику, Алисой и Ульянкой, переполненные впечатлениями от только что отгремевшего концерта, собрались в своём, уже ставшем родным, убежище. Сегодня здесь царила особая атмосфера — атмосфера пьянящего успеха, едва заметной грусти и щемящего чувства единения, которое бывает только после хорошо сделанного общего дела.

— Это было… это было нечто! — выпалила Алиса, прижимая руки к пылающим щекам. Её рыжие волосы, собранные в хвосты, сейчас топорщились особенно задорно, придавая ей вид взъерошенного воробышка. — Я до сих пор не могу поверить, что мы сделали это! Вышли на сцену перед всем лагерем…

— Да, — мечтательно протянула Мику, глядя в окно, — когда Ольга Дмитриевна объявила мою песню, у меня всё внутри похолодело. Думала, что от страха слова забуду… А потом…

— А потом ты запела! — восторженно перебила Ульянка, вскакивая с матраса и принимаясь дирижировать невидимым оркестром. — Как соловей! Нет, лучше! У соловья-то что? Трели однообразные, а у тебя — целая история! Про любовь!

— А у тебя, Ульян, — добродушно усмехнулся я, наблюдая за энергичными пассами подруги, — у тебя про первобытные инстинкты! Ты по барабанам так колотила, что, наверное, все предки в округе проснулись!

— А что⁈ — Ульянка ничуть не смутилась. — Зато ритм держала! И вообще, это вы со своей лирикой чуть всё не испортили! Стоите, обнимаетесь, целуетесь! Словно и нет вокруг никого! — она бросила многозначительный взгляд на Алису.

— Ну, знаешь ли! — Алиса вспыхнула. — Это был творческий порыв! И вообще, благодаря этому порыву Семён, между прочим, запел так, что…

— Что мурашки по коже! — закончила за неё Мику, и я заметил, как нежно она на меня посмотрела.

— Да, Семёну тогда точно нужно было встряхнуться, чтобы прийти в себя и нормально выступить! — заявила Ульянка.

— А помните, как у Семёна перед песней Мику руки затряслись? — хихикнула Алиса. — Я думала, он сейчас бас-гитару выронит!

— Ещё бы не затряслись! — смущённо почесал я затылок. — Такая ответственность! Мику песню доверила, а я… чуть всё не запорол…

— Ничего ты не запорол! — Мику подошла ко мне и ободряюще сжала мою руку. — Ты прекрасно играл. И вообще, вы все сегодня были на высоте!

— Это точно! —подтвердила Ульянка. — Когда мы закончили, и все захлопали… У меня аж дух захватило! Столько людей… И все нам аплодируют!

— Да, это чувство… ни с чем не сравнимое, — задумчиво произнёс я. — Когда ты стоишь на сцене и понимаешь, что твоя музыка… наша музыка… находит отклик в сердцах людей…