Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

Наконец, разве гражданское право регулирует отношения только собственников? Как быть с отношениями, в которых участвуют унитарные предприятия (правда, Е. А. Суханов предлагает пустить их под нож) или учреждения (от них, по-видимому, избавиться не удастся)?

К корпоративным отношениям Е. А. Суханов возвращается на с. 40–42. Остается, однако, неясным, охватываются ли они целиком или даже в большей части понятием имущественных отношений. По-видимому, и Е. А. Суханов испытывает в этом вопросе известные колебания, когда констатирует: «На первый взгляд, отношения по управлению делами корпорации носят не столько имущественный, сколько организационный (неимущественный) характер». Но тут же, словно испугавшись отклонения от генеральной линии, которой он придерживается, их отбрасывает: «В действительности, однако, они практически всегда непосредственно связаны с управлением имуществом (капиталом) корпорации» (курсив Е. А. Суханова).

Но уже через несколько строк, будучи объективным ученым-исследователем, признает, что в некоммерческих организациях корпоративные отношения в большей мере носят организационный (неимущественный) характер.

Колебания в раскрытии содержания корпоративных отношений и определении их места в предмете гражданского права наводят на мысль о том, что, возможно, ближе к истине был О. А. Красавчиков, который предлагал расширить предмет гражданского права за счет включения в него организационных отношений (по крайней мере, складывающихся по горизонтали).

С моей точки зрения, специфика корпоративных отношений состоит в том, что в их регулировании высок удельный вес локальных источников права, не только рассчитанных на внутрикорпоративные отношения, но и оказывающих внешний правовой эффект (в частности, уставов хозяйственных обществ). Так, при определенных обстоятельствах сделка может быть признана недействительной, если контрагент акционерного общества, вступая в сделку, не ознакомился с уставом общества, из которого явствовало, что генеральный директор не мог совершить сделку, не получив согласия совета директоров, а его в данном случае не было.

Вернемся, однако, к О. С. Иоффе. Он, конечно, не мог пройти мимо понятия «производственные отношения», которое в истматовской науке советского периода было одним из центральных и вокруг которого не раз скрещивались копья философов, социологов, экономистов, да и юристов. Сейчас нет необходимости ворошить всю эту дискуссию, каждый из участников которой стремился доказать, что именно его позиция наиболее адекватна взглядам на сей счет классиков марксизма-ленинизма.

Цивилистов это понятие интересовало главным образом по двум причинам: как оно соотносится с понятием собственности, во-первых, и как оно соотносится с понятием имущественных отношений, во-вторых.

Что касается первого направления в развитии дискуссии, то оно уже было рассмотрено в тех пределах, в каких позволяет объем настоящего очерка. Относительно второго направления можно сказать, что и здесь О. С. Иоффе менял свои взгляды не один раз. Поначалу он не проводил различия между имущественными и производственными отношениями. Затем пришел к выводу о существовании имущественных отношений не только производственного, но и непроизводственного характера (например, отношений по наследованию), признав тем самым, что понятие «имущественные отношения» шире понятия «производственные отношения», но вскоре от этой точки зрения отказался.

В конечном счете он примкнул, хотя и с рядом оговорок, к достаточно широко распространенному мнению о том, что имущественные отношения выступают как волевая форма производственных отношений. Правда, он избегал называть имущественные отношения формой производственных отношений, рассматривая имущественные отношения как те же производственные отношения, взятые в пределах их волевого опосредования.

По существу, этот взгляд мало отличается от позиции тех, кто трактовал имущественные отношения как волевую форму производственных отношений. Таково, в частности, мнение С. Н. Братуся и С. С. Алексеева. В письме ко мне от 3 декабря 1967 года это отметил и С. Н. Братусь. Вот что он писал: «Я с удовлетворением прочитал в новой работе О. С. Иоффе “Советское гражданское право”, что имущественные отношения – это опосредованные волей производственные отношения».

Что можно сказать по поводу этих взглядов? Автор этих строк всегда был противником жесткого противопоставления имущественных и производственных отношений, поскольку участниками как тех, так и других выступают люди и коллективы людей, одаренные сознанием и волей, ставящие перед собой определенные цели, хотя и не всегда достижимые. Поэтому волевой характер на всех стадиях их развития (а не только в конечном счете) присущ и имущественным, и производственным отношениям, а потому их противопоставление лишено смысла.

Трактовка имущественных отношений как волевой формы производственных отношений содержит еще один, пусть и скрытый, порок.

Если производственные отношения – это единство материального содержания и волевого опосредования, а имущественные отношения – это лишь волевая форма или волевое опосредование производственных отношений, то выходит, что у самих имущественных отношений экономического содержания вообще нет? Абсурдность этого вывода очевидна. Но если единство материального содержания и волевого опосредования воплощают как производственные, так и имущественные отношения, то есть ли почва для их противопоставления? По-видимому, нет.

Иными словами, в отличие от С. Н. Братуся и других ученых, придерживающихся той же точки зрения, полагаю, что производственных отношений, не опосредованных волей людей, не может быть.

Исследуя производственные и имущественные отношения, Иоффе не обошелся без приема, который вызывает большие сомнения с точки зрения его научной чистоты. Рассматривая отношение наемного рабочего в условиях капитализма к средствам производства, Иоффе констатировал, что здесь имеет место волевое опосредование производственных отношений, но имущественного элемента нет, поскольку класс наемных рабочих в условиях капитализма (пролетариат) – это класс, лишенный средств производства. Но разве средства производства в процессе их эксплуатации перестают кому-либо принадлежать, становятся своего рода res nullius? Нет, конечно. Этот пример, вопреки желанию Иоффе, как нельзя лучше доказывает, что производственные и имущественные отношения неотрывны друг от друга, причем эта связь в процессе эксплуатации средств производства проступает наружу наиболее рельефно.

Раз уж я затронул трактовку производственных и имущественных отношений, не могу не коснуться вклада Иоффе в разработку теории общенародного государства и права.

Надо сказать, что Иоффе хотелось быть на виду (здесь я вынужден отступить от данного обещания не касаться его человеческих качеств), идти в ногу с решениями директивных органов и подводить под них теоретическую базу. Впрочем, в то время такого искушения трудно было избежать. Все мы в этом повинны. В лучшем положении оказались те, кто сосредоточил свои усилия на исследованиях прикладного харктера.

К сожалению, с конформистскими упражнениями в угоду власти мы встречаемся и по сию пору. Но это уже другой сценарий с участием иных действующих лиц. Достаточно напомнить: к каким только ухищрениям не прибегали некоторые наши теоретики, чтобы оправдать и юридически обосновать насильственный разгон в 1993 году законно избранного парламента! Прибегали к жонглированию такими понятиями, как «легитимность» и «легальность». Ход рассуждений был таков: действия по разгону парламента не