О войнах - Майкл Манн

из двадцати пяти человек добровольно не применил оружие", - подчеркнул он. Но ситуацию спас Коул, выхватив штык и крикнув "Заряжай!". Когда он бросился вперед, четверть батальона тут же последовала за ним, и по мере того как атака набирала обороты, к ней присоединялись все новые и новые бойцы. Немецкие позиции были взяты, хотя и с большими американскими потерями. Коул получил Медаль Почета за эту атаку, и в конце концов его люди оказались не такими пассивными, как он предполагал. К сожалению, Коул был убит, так и не дождавшись медали. Он не предполагал, что моральные устои стали причиной того, что его солдаты не открыли огонь.

В третьем, самом проникновенном разделе книги Бурке больше ни разу не упоминает ни Маршалла, ни пассивность, ни отсутствие стрельбы. Нет и обещанных "бесчисленных примеров" того, как солдатам нравилось убивать. Солдаты испытывали более сложные чувства по отношению к врагу. Один из них сказал: "Встречаясь с ними лицом к лицу, нельзя было испытывать личную ненависть, они были такими же, как мы, манипулируемыми государственными деятелями, генералами и разжигателями войны. Мы были - они были - пушечным мясом". Но это не мешало им убивать. Во время бомбардировок союзников они могли испытывать жалость к вражеским солдатам, заявляя при этом, что убьют их столько, сколько смогут. Бурке добавляет: "За редким исключением большинство военнослужащих убивали врага с чувством, что они выполняют немного неприятную, но необходимую работу". Она говорит, что война позволяет мужчинам совершать законные убийства, которые в мирное время они воспринимали бы с ужасом. Они часто чувствовали себя виноватыми за то, что убивали, но это чувство позволяло им почувствовать, что их человечность восстановлена, и это помогало им вернуться к гражданской жизни. «Мужчины, не испытывающие чувства вины, были в какой-то мере менее человечны или безумны: убийцы, не испытывающие чувства вины, были аморальны».

Таким образом, моральные угрызения совести среди солдат союзных войск ощущались, но они были переработаны в готовность убивать, хотя и редко с энтузиазмом. Сообщения о немецких или японских зверствах также способствовали уменьшению угрызений совести, как и расизм среди солдат на азиатских, но не европейских театрах военных действий. Но Бурке также подчеркивает зверства союзников по отношению к пленным и гражданскому населению во всех трех войнах. Большинство солдат не одобряли их в принципе, поскольку военные нормы создавали четкое различие между законными и незаконными убийствами. Это "сохраняло здравомыслие мужчин на протяжении всей войны и помогало им защититься от мучительного чувства вины и ошеломляющей жестокости" . Однако практика была разной. Среди приведенных Блейком случаев половина упоминает двадцать пять случаев убийства пленных, а еще пять говорят об этом как об общей практике. Даже когда такие убийства пресекались офицером, никаких мер против виновных не принималось. Этот вопрос ставил солдат перед настоящими дилеммами. Нужно ли убивать пленных, если их охрана отвлекает солдат от боя, или если они могут сбежать и присоединиться к армии? Да, конечно, - ответило большинство, как это было при Азенкуре в 1415 г. Они могли сочувствовать убийцам, понимая, что если бы им приказали совершить злодеяние, они, возможно, и сами подчинились бы.

Однако садизм встречался редко, и лишь немногие фронтовики руководствовались глубокой ненавистью к врагу. Бурке видит больше ненависти в тылу. Женщины были не менее агрессивны, чем мужчины, говорит она, нанося удар по феминистскому эссенциализму. Большое количество исследований показывает, что те, кто стреляет издалека, имеют более ненавистные взгляды на врага, чем те, кто стреляет с близкого расстояния; что тыловые войска выражают большую ненависть к врагу; что фронтовые войска лучше относятся к пленным, чем тыловые; что американские гражданские лица ненавидят врага больше, чем американские войска; что войска, все еще находящиеся в США, ненавидят врага больше, чем войска на театрах военных действий; и что ненависть к японцам была сильнее среди американцев, воюющих в Европе, чем среди тех, кто воюет на Тихоокеанском театре военных действий. «Гнев проявляется, - говорит Коллинз, - там, где практически отсутствует страх конфронтации».

Наконец, противореча своим предыдущим высказываниям, Бурке утверждает, что крайняя агрессия была редкостью. Солдаты описывали это как потерю мужчинами самоконтроля: "Он совсем потерял голову", "У него поднялась кровь", он действовал не в соответствии со своим настоящим характером, говорили они - точно так же, как говорили американские солдаты времен Гражданской войны. То, что убийственная агрессия была отклонением, успокаивало их. Но "вина выжившего", угрызения совести за то, что он жил, а его товарищи погибли, намного перевешивала "вину убийцы".

Кинг предполагает, что выводы Маршалла были сделаны на основе его беседы с подполковником Коулом и коллективного обсуждения с пехотным батальоном, который выдержал японскую атаку на крошечных островах Макин в Тихом океане. Маршалл сообщил, что из батальона, насчитывавшего более двухсот человек, огонь по противнику вели только тридцать шесть пулеметчиков, а убитых японцев находили только перед этими пулеметными позициями. Батальон ошибочно считал, что японцы уже разгромлены, и при высадке на остров подготовил лишь слабые оборонительные позиции. Когда японцы неожиданно атаковали, возникла паника, и большинство из них полегло. Официальная история оправдывает их пассивность особенностями расположения боевых порядков, но Кинг сомневается в этом, поскольку накануне, когда паника вызвала массированный обстрел, батальон действовал неадекватно. Он добавляет, что при последующем наступлении на остров Кваджалейн другой батальон вел минимальный огонь, и пулеметчики и один активный сержант спасли положение. Очевидно, что в американской армии были небезупречные батальоны. Но в рассказе самого Маршалла нет и намека на моральные угрызения совести, а в других его рассказах о боевых действиях американские солдаты действовали вполне достойно, без каких-либо случаев моральных угрызений совести.

Кинг подчеркивает пассивность американских войск в Европе. Офицеры жаловались на то, что подразделения прижаты огнем, не желают раскрывать свои позиции, отстреливаясь, слишком полагаются на артиллерию, уступая немцам превосходство в огневой мощи. Кинг критикует британские, канадские и американские войска в Нормандии, обвиняя в этом низкий уровень подготовки офицеров и неадекватную подготовку пехоты. Он, Фрэнсис Стекел и Мартин ван Кревельд утверждают, что солдаты союзников уступали немецкому противнику, чрезмерно завися от превосходства в воздухе и артиллерии. Это, вероятно, было верно на протяжении большей части войны, вопреки демократическому триумфализму Рейтера и Стама. Конечно, к тому времени немцы были на дне бочки с живой силой и стояли перед лицом поражения. Но ни один из этих авторов не ссылается на моральные устои.

Роберт Энген подробно описывает опрос канадских офицеров в Нормандии сразу после боя. Офицеры жаловались на многое, но только не на отсутствие стрельбы. Две трети считали,