Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

Наряду с князьями, властелинами городов, боярами и вельможами, черноризцами, игуменами, епископами, попами (прозвутерами[2205]), упоминаются традиционно убогие и богатые, нищие, вдовицы (убогие вдовицы) и сироты, калеки, скорбящие[2206]. Особое внимание привлекают ряды: нищий, убогий, скорбящий, бедно одетый[2207]; нищие, слепые, хромые, больные[2208]. Такое сопоставление наталкивает на мысль о том, что на Руси нищета приравнивалась к физическим недостаткам. Это была особая разновидность болезни (действительно, ведь физически дееспособный человек своим трудом вполне мог самостоятельно скопить определенный достаток[2209]). Наряду с убогими вдовицами и сиротами, это все люди слабые, нуждающиеся в защите. Одним из институтов, обеспечивающих обездоленным защиту, являлась церковь. Например, Феодосий построил близ монастыря двор, где давался приют "нищимъ и слепыимъ и хромыимъ и трудоватыимъ, и от манастыря подавааше имъ еже на потребу и от вьсего сущаго манастырьскааго десятую часть даяше имъ". В случае с десятиной заметна параллель с "Памятью и похвалой…" Иакова Мниха[2210], что наводит на мысли о достаточно широком распространении практики выделять десятую часть своих доходов на содержание нищих. Показательно, что Феодосий не просто построил двор для больных и убогих, но и "цьркъвь възгради въ немь". Причем постройка двора и церкви взаимосвязаны. Возможно, это свидетельствует о практике содержания убогих и больных при храмах, о чем имеются намеки в других источниках[2211]. Интересна и такая деталь: Феодосий был для вдовиц и убогих заступником, а для сирот — помощником (Кроме того "убогыимъ же подавая, еже на потребу и на пище тем"). Если это и топос, то отражающий, тем не менее, жизненные реалии. В житии, например, описывается конкретный случай, когда преподобный заступился за убогую вдовицу, несправедливо обиженную судьей. И случай этот не выходит за известные нам рамки древнерусской социально-правовой практики.

К кругу обездоленных житие относит и узников, которым Феодосий каждую субботу отправлял воз хлеба[2212]. Таковых, следовательно, в Киеве были не один и не два. От подобной участи, видимо, никто не был застрахован, даже сам преподобный. Если верить Нестору, Святослав, возмущенный обвинениями Феодосия, угрожал ему заточением. Смерть в заточении, судя по всему, была в то время обычной. Не случайно Феодосий, узнав о намерениях князя его "на заточение… посълати", заявил, что радуется сему и готов принять смерть[2213].

Видимо, в силу особенности житийного жанра, с одной стороны, сюжета (вращающегося вокруг Феодосия, вследствие социального происхождения и выполняемых святительских функций связанного, в первую очередь, с представителями крайних полюсов общества) — с другой, на страницах жития, практически, не фигурируют представители основной массы свободного населения — людей. Они не только обезличены[2214] — таковых вообще трудно вычленить в тексте. Возможно, это с их детьми, несмотря на увещевания родителей, отказывается играть в детстве и юношестве Феодосий[2215]. То же самое можно предположить и в отношении отроков — сверстников Феодосия, издевавшихся над ним и укорявших его за работу в церкви (Феодосий пек просфоры)[2216]. Но все эти сведения неопределенны. Понятно, что речь идет о детях свободных[2217], игравших, скорее всего, на улице. В то же время, это и типовой сюжет для жития того или иного святого, особость которого проявляется уже в детском возрасте, а порой и до рождения.

Не большей конкретностью отличается и зарисовка монастырского двора, на который приходят к Феодосию желающие принять постриг. Среди таковых, естественно, были и простые свободные, ведь он не прогонял "ни убога, ни богата"[2218]. Кроме того, Феодосий "многыимъ заступьникъ бысть предъ судиями и князи, избавляя техъ…"[2219]. Здесь также могли быть все категории свободных, а не только убогие или богатые. Но, опять же, сказать что-нибудь определенное сложно.

Более конкретны страньници, с которыми пытался уйти Феодосий в паломничество[2220]. Это, прежде всего, свободные люди, отправляющиеся по святым местам. В то же время, среди таковых могли иметься и рабы, посылаемые господами вместо себя, о чем имеются смутные сведения в иностранных источниках[2221].

Иногда в "Житии" рисуется картинка с конкретного события, несущая не только информацию об определенной социальной группе, но и об общественных и бытовых реалиях той далекой эпохи. Здесь все — от чудесного до суровой прозы жизни. Вот, под пером Нестора материализуются "купьци на возехъ съ бремены тяжькы", следующие по дороге в Киев[2222]. Вот Феодосий направляется "къ делателемъ, иже беша цьркъвь зижюшеи"[2223]. А вот просто человек некий, христолюбивый и богобоязненный, проезжающий ночью по горке, возвышающейся над монастырем, узревший чудесное видение, о чем и поведал, как истинную правду, одному из иноков[2224]. Имеется пример и массового видения чуда, которое Господь "показа… человекомъ близь" монастыря "живущемъ": "Въ едину бо нощь слышаша гласъ бещисльно поющихъ". Слышавшие этот глас, ни один и не двое, а многие, встали с постелей своих и вышли на высокое место полюбопытсвовать. Они увидели яркий свет над монастырем, и множество иноков, выходящих из старой церкви и направлящихся с иконой св. Богородицы к месту, куда впоследствии Феодосий перенесет монастырь[2225].

И опять свидетельство грубой материальности мира, где правит бал физическая сила: пелену чудесных видений и образов "прорывают" некие стерегущие свои дома, застукавшие "на горячем" ночных разбойников. Схватив непрошенных гостей, они их ведут связанными в город, к судье[2226]. Кто эти суровые люди, сохранившие свои дома от разграбления? Понятно, что не бояре и вельможи[2227], и что события разворачивались не в городе[2228]. Скорее всего, это волощане, общинники, как пострадавшие от разбойников, так и помогающие им доставить преступников по назначению и принять участие в судебном разбирательстве (кто — истцом, кто — послухом, а кто — видоком).

Другой сюжет жития, мимоходом, бросает взгляд на политическую активность жителей далекой Тмутаракани. Великий Никон, после смерти тмутараканского князя Ростислава, "умоленъ бысть отъ людий техъ преити къ Святославу князю и молити и, да пустить къ нимъ сына своего, да сядеть на столе томь"[2229].

Но и "духовная" сторона общественной деятельности, если верить автору жития, не была чужда древнерусскому населению. Так, когда Феодосий с братьей искали место для строительства новой церкви, "въ начатъкъ же таковааго дела събьрася множьство людий", и одни предлагали одно место под строительство храма, а другие — другое. Пока князь Святослав, увидевший "многъ народъ", не подъехал, и не разрешил проблему, пожертвовав на такое благое дело свое поле