Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

мало, примерно в среднюю семью душ в 5 – 10 пудов пшеницы. Хлеб был очень дешевый, они отдавали почти даром, лишь бы не отдавать коммунистам. Мы приобрели порядочно пшеницы, которая нам впоследствии спасла жизнь. Голод начался; но хлеба было много на базаре, а люди голодали, в особенности рабочие и бедные крестьяне, которые не умели запастись. Голод есть не отсутствие хлеба, а безработица. Хотя деньги были дешевые, но заработать негде. Продавали вещи, но ненадолго; все вышло, продавать нечего, а люди пухнут и умирают. Были случаи даже людоедства, которые тяжело вспоминаются мне. Люди умирали массами, целыми семьями, их не хоронили и бросали на кладбище на съедение собакам. Я очевидец, и это правда.

Потом мы уехали за границу в Варну, и я поступил в гимназию. Еще много писал бы, но время нет и т. д.

16 лет

Мои воспоминания до поступления в гимназию

Помню я, когда мне было 10 лет, то в России вспыхнула революция. В 1918 году мы должны были выехать, но большевики нам перерезали путь. В 1920 году мы выехали из России. В последний день перед эвакуацией из Крыма в городе все волновались, спешили скорее уехать, потому что большевики были близко от Крыма. Склады с порохом, с вещами горели. Солдаты беспокоились, бросали все, спешили скорее выехать, потому что большевики были очень близко от Крыма. Офицеры бросали свое оружие, лошадей. Все почти продукты бросали.

Когда мы выезжали, то у нас на судне около 200 человек одних офицеров было. Когда мы приехали в Константинополь, много мы там пережили. Папа был без дела. Питались американскими обедами. Жили в лагере. Так мы прожили два года. После меня и брата определили в гимназию, и через месяц мы прибыли в Болгарию.

14 лет

Мои воспоминания до поступления в Шуменскую гимназию

В первый год революции мы жили в Пятигорске. Помню я, как мимо нашего дома целыми днями сновали какие-то люди с красными значками, лентами и т. п. Всюду развевались красные флаги. На главной улице было такое скопление народа, что экипажи с трудом пробивали себе дорогу. С балконов всюду раздавались голоса, большею частью уже охрипших ораторов. На улицах беспорядок все увеличивался. В воздухе целыми днями пестрели бросаемые с аэропланов афишки, в которых говорилось о свободе, о каких-то разорванных цепях и т. п. Наконец как-то утром нам была подброшена записка, в которой нас предупреждали о грозившей нам большой опасности (такие записки бросались почти всем офицерским семьям). Сначала мы не обратили внимания на это предостережение, но потом действительно увидели, что нам необходимо уехать и как можно скорее. Решили уехать в станицу Баталпашинск, как в наиболее безопасное место, да к тому же у нас был там дом. Приехали мы не прямо к себе, а сначала жили в нанятой квартире, так как в нашем доме был какой-то приют. Через месяц приблизительно наш дом освободился; его немного отремонтировали, и там мы поселились. Но недолго мы там жили спокойно. В Баталпашинск пришли так называемые большевики. Папе пришлось перейти в другую квартиру и скрываться там, а к нам опять перешел приют, под прикрытием которого мы и жили.

Раз ночью мы все повскакивали. На улицах была страшная суматоха. Кругом трещали выстрелы. Вся станица была освещена огромным заревом, на окраине уже некоторые дома горели. Всю эту ночь мы были, как в аду. Наш дом был очень большой и старинный, стоял он почти на краю оврага, на дне которого протекала Кубань. Такое местоположение, конечно, не было благоприятно. Нам доставалось больше всех. Почти все окна в галерее, окружавшей наш дом, были выбиты, а во всем доме всюду дребезжали окна. Со стен сыпалась штукатурка. Но наконец, как говорится, буря миновала. Стрельба утихла. Утром на площади и на улицах появились офицеры в полной форме. На всех были погоны. Нашему удивлению не было границ. Оказывается, станицу взял Шкуро. Пробыл он у нас несколько месяцев, и опять стали ходить слухи, что большевики близко. Наконец опять началась перестрелка, опять крики, шум, треск. Большевики подошли совсем близко. Мы не могли оставаться в станице, и пришлось бежать. Вещей с собой взять не пришлось, все бросили дома. На скорую руку запирались и укладывались сундуки, комоды. Кладовые прямо заваливали вещами и замыкали. Во всем доме царил мрак. Все были в страшной панике. Наконец мы выехали из станицы. Не буду описывать всех подробностей этого пути, скажу только, что у нас у всех было ужасное состояние. С минуты на минуту ожидали мы или огня по нам, или погони. Наконец с большим трудом мы добрались до Екатеринодара, где папа поступил на службу к генералу Деникину, и мы жили все-таки сравнительно спокойно.

Но нам пришлось уехать и отсюда. Опять были близко большевики. Папа записал нас на о<стров> Кипр. И мы выехали в Новороссийск. Там мы несколько дней жили со всеми беженцами в сарае на вокзале, около самого берега моря. Но вот нам приказано грузиться на телеги, которые всех нас отвозили на пристань. Началась погрузка на довольно большой пароход «Анатолий Молчанов». На нем-то мы и приехали на Кипр. Во время дороги погода была сносная, так что нас не очень качало. Особенно хорошо было, когда мы ехали по Мраморному морю. Кругом нас кувыркались дельфины, показывая свои зубчатые спины и сверкая ими на солнце. Разнообразные медузы плавали в глубине. Чайки рассекали воздух своими белоснежными крыльями. Воздух был очень свеж и приятен. Все вышли из трюмов и кают. Наконец мы приехали в Константинополь, где долго стояли в карантине. Выдержав карантин, мы двинулись дальше и вскоре прибыли на остров Кипр, на котором я и лишилась папы, не вынесшего жары.

Жили мы на Кипре довольно хорошо, особенно во втором лагере. Пробыли мы там около 3 лет, и наконец нас опять посадили на пароход и привезли в Варну, откуда мы и попали в Шумен, а я в Шуменскую гимназию, где я и пишу свои воспоминания.

4 класс

18 лет

Мои воспоминания до поступления в гимназию

Когда началась революция, я жил в городе Севастополе. У нас про революционные движения стало известно только в апреле. Утром началось большое движение по улицам города. Двигались большие толпы народа и портовых рабочих с красными знаменами и оркестрами музыки. Вся эта толпа двигалась ко дворцу Николая II. Здесь уже ожидали толпу ораторы, которые выступали перед народом и говорили речи.

Наступил 1918 год, стали ходить слухи,