Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

что скоро должны будут прийти немцы. Местные большевики заволновались; видно было, что они должны будут скоро покинуть город. На другой день в город вступили немцы. Население было очень радо приходу их, так большевики все-таки и за это короткое время дали себя почувствовать. Но жители города наконец так привыкли к сменам властей, что это было обычным событием в городе.

Когда приходили все эти события, я учился в Мореходном училище. Но когда в городе окончательно укрепилась власть большевиков, мне пришлось бросить учение, добывать средства к жизни. Так как мой отец был расстрелян большевиками, а мать не могла сама достать средства к жизни, то мне, 14-летнему мальчику, пришлось работать для того, чтобы прокормить мать и себя. Такая жизнь продолжалась до 1921 года. И когда Врангель сдал Крым, и красные войска вступили в Крым, то для меня настала еще худшая жизнь, однообразная, скучная; одна мысль, как бы достать средства для жизни на другой день.

Но, наверное, на этот раз сам Бог сжалился надо мной: мне удалось поступить на советское судно простым матросом. Поплавал я на судне простым матросом все лето, как осенью вдруг случилось несчастье. Наш капитан, бывший морской офицер, решил уйти от большевистского ига, не говоря мне об этом. Мы выходим из порта Одессы, дует попутный ветер, мы быстро удаляемся от берегов. Я только в море узнал, что мы идем в Константинополь. И вот я в Константинополе, хожу по улицам громадного города, не зная, что мне предпринять. Но на этот раз сам Бог мне помог. Мне удалось поступить в русскую гимназию, которая должна скоро ехать в Болгарию.

17 лет

Из моих воспоминаний с 1917 года

Я еще был маленьким, когда пронеслась весть, что государь Николай Александрович отказался от престола. Весть эта тяжело запала в мое сердце. После этого начались бунты и разные беспорядки.

На следующий год я поступил в Донской приготовительный пансион, где на первый же день нам приказали эвакуироваться. Все пансионеры, которые имели родителей в Новочеркасске, должны были отправиться к ним, а те, кто не имел в городе, а где-нибудь по станицам или хуторам, того должно было отвезти начальство пансиона; таков был приказ войскового атамана.

Не помню, в какой именно день мы выехали из Новочеркасска, но помню, что под вечер. Подвод (саней) для пансионеров было отведено одиннадцать. Ночью, уже за Кривянской станицей, нам начали попадаться казаки-большевики. Немного погодя мы доехали до маленького леска. Вдруг мне показалось, что лес начал двигаться; я думал, что мне кажется или я живу во сне, но когда я протер глаза, то увидел, что из леса на нас мчится около полка всадников. Они, как только поравнялись с нами, закричали: «Стойте, не то будем стрелять». Телеги остановились. Здесь мы узнали, что это были казаки-большевики (27-й полк), которые ехали занимать Новочеркасск.

Мы тронулись дальше. Вдруг вдали показался свет, который постепенно продвигался к нам. Когда мы доехали до этого света, то увидели человек сорок вооруженных людей, которые нам приказали остановиться. Начался осмотр. Первая подвода была начальника пансиона, который, одев кучерский полушубок и влезши на облучок, был принят за кучера. Первую подводу отпустили, потом вторую и наконец дошли до последней, одиннадцатой, в которой сидели трое офицеров-воспитателей. Их, может быть, тоже проехали[163], не останавливая, если бы не увидели, что сзади саней бежит какой-то конь. Они остановили последнюю подводу, а нам приказали ехать дальше. После мы от них узнали, что было дальше. Когда мы поехали, то большевики спросили, кому принадлежит конь. Есаул Домов, хозяин коня, ответил, что конь принадлежит ему. Большевики сказали, что этот конь атамана Голубова, которого вы украли. Ес<аул> Домов начал было просить отдать коня, но они приказали им раздеться. Делать было нечего, пришлось догола раздеться на сильном морозе. Но они благодарили Бога, что Он сохранил им жизнь.

Постепенно начали пансионеры разъезжаться, и наконец остался один я, потому что я не имел никого родных. Жил я на хуторе Чернышеве у самого нач<альника> пансиона в доме. Я был хоть и маленький, но все же помогал генералу, чем мог. Все лето пас коров в его даче, чистил конюшню, подметал двор и т. д. В августе месяце 1919 года ко мне приехал брат. Проживши неделю с семейством генерала, брат сказал мне, чтобы я готовился в дорогу на Новочеркасск. Когда брат сказал генералу, что намерен меня взять в Новочеркасск, то генерал согласился. На другой день, вставши рано, мы взяли провизии, попрощались со всем семейством и отправились в путь-дорогу. К вечеру этого же дня мы достигли х<утора> Бугураевского, где намерены были сесть на поезд и ехать до Новочеркасска. Только что мы дошли до полустанка, как услышали, что уже начали тарахтеть рельсы. Мы взяли билеты и вышли на платформу. Из пассажиров были только я да брат, так что мы не боялись, что останемся без места. Поезд простоял 2 минуты, пошел дальше. Я тотчас заснул. Проснулся я, когда мы подъезжали к Новочеркасску. В Новочеркасске мы остановились у дяди, где узнали, что через пять дней начнутся экзамены в корпус. Подавши прошение, брат начал подготавливать меня к экзаменам. Мои экзамены прошли ничего, и через две недели я был уже кадет.

Но недолго пришлось мне пробыть в стенах кадетского корпуса. В декабре месяце большевики снова уже вторглись в пределы Донской области. Донское правительство назначило нам день, когда эвакуироваться. 21-го декабря в 8 часов вечера все кадеты, кроме <…>[164] класса, выступили из дорогих каждому кадету стен кадетского корпуса. Идти было очень трудно, а в особенности маленьким, которые плакали и часто падали в глубокий снег, но все-таки продолжали идти вперед. Остановку нам пришлось делать в ст<анице> Старочеркасской, где уже нам наши квартирьеры приготовили квартиры. Помещение, отведенное для нас, было очень маленькое, так что пришлось спать, согнувшись на корточках, или совершенно не спать.

Так проходили станицу за станицей, село за селом и наконец дошли до Кущевки, которую, наверно, каждый кадет будет помнить очень долго. Погрузившись на поезд, все с облегчением вздохнули. Приехали мы в Екатеринодар все грязные да вдобавок еще очень голодные. Из Екатеринодара мы приехали до Новороссийска, где умер наш директор и еще много кадетов. Жизнь в Новороссийске была невеселая, мороз не давал возможности выйти на минуту на двор, а в помещении было темно, грязно и очень холодно. Здесь, в казармах, почти у всех кадет появились насекомые.

22-го февраля 1920 года мы погрузились