Комплект книг Дианы Машковой - Георгий Гынжу

в спальне. Воспитатели привязали эту малявку за руки, за ноги к кровати, дали двум старшим парням хворостины, и они начали в назидание другим – «не воруй» – ее сечь. Били со всей силы, всерьез. А малявка героя из себя корчила, всю дорогу молчала. Исполосовали всю. Кровь по худым бокам стала на простыни стекать. Фашизм как он есть. У меня голова закружилась, я хотела выбежать, но директор схватила за руку и держала… Эта девчушка потом несколько недель провалялась без сознания в лазарете. Но ничего, оклемалась. Куда деваться.

Елизавета Петровна продолжала рассказывать, что было в ее собственной жизни дальше. Как ее саму, уже большую, наказывали, как бессмысленно было защищаться. Говорила спокойно, без надрыва, и только ее глаза – глаза несправедливо наказанного ребенка – выдавали нечеловеческую боль. Душа до сих пор осталась изранена, не затянулись старые рубцы.

У Кати задрожали губы. Впервые в жизни она увидела перед собой маленькую Лизу, проступившую сквозь морщинистое лицо Елизаветы Петровны. Девочка вышла из своего закрытого и запечатанного мира – как будто улитка выползла из ракушки. Если бы только Катя могла быть взрослой тогда, когда ее мать осталась после войны без родителей! Если бы только сумела прийти и ее оттуда забрать. Но невозможно повернуть время вспять. И все, что сломано, – сломано навсегда.

Она может помочь только другим детям, тем, кого пока не успели разрушить до основания, не отучили любить. Как ее мать.

Глава 7

Новенькая Кристина сидела по-прежнему неподвижно, уставившись в одну точку. Честно говоря, Юльке эта статуя к вечеру уже до смерти надоела. Новенькая ни с кем не разговаривала, не ела, на попытки баторских психологов расшевелить ее даже не поднимала глаз. Было ничуть не жаль эту белобрысую дылду. Смешно в пятнадцать лет устраивать спектакль из-за того, что тебя сдали в батор. Тем более если ты там уже десять лет жила после смерти мамки, а потом каким-то чудом нашелся родной отец и взял с непонятного перепугу в свою семью. Явно что-то попутал. По-настоящему отцы детей никогда не хотят, ребенка только мать любит. Юлька это твердо знала – у нее то же самое было. Когда маму забрали в тюрьму, а ее саму упекли в приют с решетками на окнах и видеокамерами повсюду, даже в душевых, отец сразу сказал, что не сможет взять ее к себе. У него новая семья, другая жизнь, другие дети. Девятилетняя, уже такая большая, Юлька была ему не нужна. Да и времена сложные, заработать не удается, того и гляди придется перебиваться с хлеба на воду. Пусть уж лучше детский дом – там всегда накормят, оденут, обуют, да еще и образование дадут. А он будет навещать, как положено, приходить.

Вот лучше бы отвалил с глаз долой. Да он и не приходил…

Юлька бросила раздраженный взгляд на Кристину. Когда она уже «отвиснет»? Так и хотелось треснуть ее по голове – сидит и одним своим видом вызывает самые страшные воспоминания, от которых Юлька все четыре года пыталась избавиться, но все равно первые свои дни в приюте помнила так четко, как будто это было вчера. Тогда в одно мгновение мир рухнул. Маму забрали мусора, скрутили ей руки и увели, а Юльку отвезли в больницу, где она сидела две недели в наглухо закрытой палате. Ни гулять нельзя, ничего. В туалет выпускали строго по часам. Первое время Юля ждала, что правда вскроется и менты наконец поймут свою ошибку. Маму подставили! Ей специально позвонил какой-то знакомый, стал упрашивать продать ему товар. И она согласилась из жалости – мама вообще слишком мягкая, ее вообще всегда было легко уговорить. А оказалось, была специальная операция, заметали всех подряд. Не посмотрели – дети у них, не дети. Какой-то там неведомый план по «нарикам» выполняли.

А ведь мама никогда никому не делала зла. И Юльке с ней жилось хорошо. В памяти остались радостные картинки из детства. Вот они вместе с мамой давят клопов, которые совсем обнаглели и обжили весь дом, даже кровать. Спать стало невозможно, пришлось тащить матрас в подъезд и там вытряхивать, а они, эти мелкие твари, как поскачут врассыпную. Как же она тогда смеялась, прыгая вместе с мамой прямо на этих клопов! До сих пор перед глазами стояли ее красивые босые ноги в резиновых шлепках, которые забавно стучали по крепким пяткам при каждом прыжке. А еще они вместе с мамой однажды сидели за столом и лепили пельмени. И так хорошо им было вдвоем! Болтали, смеялись. Но она, дурочка малолетняя, не удержалась на высоком стуле, упала и сломала руку. Тут уже веселье закончилось – пришлось ехать в больницу и накладывать гипс. Много всего прекрасного было. И ласки, и поцелуи, и сладкие разговоры в обнимку перед сном. При Юльке мама никогда не принимала наркотики, наверное, стыдилась ее. Сначала укладывала ребенка спать – полежит рядышком, сказку расскажет – и только потом осторожненько встает, готовит себе на вечер. Юлька, конечно, не засыпала, все видела. Прекрасно знала, что делают с гашишем, как используют спайс, как влияет на настроение экстази, а что творит с организмом кокс. От какого наркотика человек хочет есть, а от какого – смеяться. И понимала, что все эти лекарства нужны маме для успокоения, чтобы просто расслабиться после проблем тяжелого дня. Только потом, когда маму забрали в тюрьму, она поняла, что лекарства эти – невероятное зло. И возненавидела наркотики раз и навсегда. Это они отняли у нее самое дорогое – мать.

Сверкающие в темноте глаза Кристины мешали уснуть. И так-то в детском доме спать приходилось вполглаза, никогда нельзя было до конца расслабиться и погрузиться в глубокий сон – слишком много людей вокруг, у каждого свое на уме. Только закрой глаза и отключи слух, тут же что-нибудь тебе устроят. Поэтому и спала Юлька последние четыре года чутко, просыпалась от каждого шороха. А сегодня не могла даже задремать – такое чувство, что на нее направили мощные прожекторы и тщательно изучали.

– Ну че, так и будешь таращиться до утра? – прошипела она в темноте.

Кристинка не шелохнулась.

– Вот блин, – Юлька вылезла из-под одеяла и осторожно приблизилась к новенькой, – выпить хочешь?

Кристина едва заметно кивнула. Правда, глаза ее как были, так и остались на одной точке.

Юлька бесшумно поставила стул на стол и полезла к вентиляционной решетке. Отодвинула ее, вытащила початую бутылку вина. Старшаки, если узнают, точно прибьют. Но это потом. Сейчас важнее было уложить наконец новенькую спать. Она осторожно слезла со стола и похвалила себя – ни единого шороха. Потянула пробку, аккуратно повращала ее и вытащила с характерным звуком.

– На вот, глотни.

Кристина взяла бутылку и припала к горлышку сухими, растрескавшимися губами. Бережно вернула драгоценный сосуд Юльке и вдруг затряслась. Зубы ее стучали так, что, казалось, даже воспитатели в своей комнате это слышали. Пришлось сунуть бутылку под стол и срочно заняться новенькой. Юлька набросила ей на плечи свое одеяло и обняла подрагивающие плечи. Долго они сидели так, слившись в одно неприкаянное целое. Потом дрожь Кристинки улеглась. Вместо этого она начала раскачиваться из стороны в сторону, словно пыталась сама себя укачать.

– Че выперли-то тебя от папани? – спросила Юлька.

– Откуда знаешь? – Голос у Кристинки был низкий, глубокий. За время своего пребывания в баторе она только что заговорила в первый раз.

– У нас тут новости расходятся мгновенно, – Юлька вздохнула, – все сразу в курсе.

– Не скажу!

– Да ладно тебе! Я своих не сдаю.

– Проехали.

– Ну как хочешь, – Юлька решила применить более действенный метод, – а мой папашка меня к себе даже не взял.

– Он один живет? – Кристина наконец-то посмотрела на Юльку. У нее оказались огромные голубые глаза, которые сияли серебром в лунном свете. Юлька позавидовала – вот бы и ей такие. А не обычные, мутно-зеленого цвета.

– Не-а. С новой женой и новым ребенком.

– И у меня. – Кристинка слабо улыбнулась. – Двое спиногрызов у них. Но папка не виноват, это все мачеха.

– Да? – Юлька навострила уши. – Вот уродина.

– Специально меня затащила. «Плановый осмотр, диспансеризация, пятнадцать лет». А потом взяла и отцу доложила с таким видом!

– О чем?

– О том, что