Мародеры на дорогах истории - Аполлон Григорьевич Кузьмин

Почему в России не уважают законы[3]

Беспрецедентное беззаконие наших дней оказалось неожиданным для многих, в особенности как раз для тех, кто искренне верил, что мы идем к "правовому государству". А произошло то, что уже не раз происходило, хотя, может быть, и не в таком трагическом размере: попытки переделать Россию на "европейский" лад неотвратимо приводили к разрухе и крови, и лишь естественный — без насилия властей — возврат к традиционным формам позволял преодолевать кризис.

К сожалению, "европеисты" никогда не стремились понять глубинную специфику истории как собственной страны, так и идеализируемой Западной Европы. В ХVІІІ–ХІХ веках на нее смотрели с точки зрения германоцентризма, в XX столетии подгоняли под "общие закономерности", полагая свойственную каждому народу специфику чуть ли не врожденным пороком. Со спецификой боролись и цари и генеральные секретари, а в относительно краткие периоды, когда в результате некоторого единения Власти и Народа наблюдался более или менее заметный экономический и духовный подъем, как бы выпадали из поля зрения. И это при том, что практически все добровольные или вынужденные эмигранты ХІХ–ХХ веков чувствовали мучительное неудобство на "цивилизованном" Западе.

Почему в Европе законы уважают, а в России нет? Уже таким разным людям, как Михаил Бакунин и Лев Толстой было ясно, что дело ни в коем случае не в уровне "цивилизованности", а экономическое отставание России от Европы легко объясняется трехвековым разорением и ограблением ее татаро-монголами. Оба упомянутых и многие другие мыслители XIX века видели и такие достоинства у "отсталых", которые не просматривались в современной им Европе, которая то ли утратила их, то ли еще не подошла к ним. Толстой задержал внимание на примечательном факте: законопослушная Европа беспрекословно выполняет указания оккупационных властей, а русские беззаконники, никого не спрашивая и ни с кем не советуясь, начинают партизанскую войну — войну "не по правилам" — с вторгшейся в Россию армией Наполеона. В середине XX века картина повториться и здесь, и там. Значит, стоит за этим нечто весьма устойчивое. Это нечто в первую очередь и должно быть выявлено.

Наблюдения над историей всех стран и континентов показывают, что менталитет народов складывается веками и тысячелетиями как своеобразное (чаще всего неосознанное) подчинение определенным формам общежития. Издревле известны две главные формы общины: кровно-родственная и территориальная. Их чаще всего рассматривают в хронологической последовательности: первая — в качестве элементарного звена племени, вторая — государства. На самом деле они существуют и в догосударственный, и в государственный период. Сосуществуют они и до сих пор. Исторически кровно-родственная община чаще связана с кочевыми племенами — скотоводами, территориальная — с оседлыми земледельцами. В кровно-родственной общине иерархия присутствует изначально: у разных поколений разные права. Со стороны в нее можно попасть лишь в качестве "побратима" или чаще — зависимого человека, раба.

Территориальные общины обычно держаться принципа равенства и внутри ее и в отношении к другим племенам и народам. Они выстраиваются снизу вверх, путем делегирования, вплоть до высшей власти. Они открыты и для иноплеменников, которых принимают как равных. Они легко ассимилируют и ассимилируются в иноязычной среде (прежде всего в рамках также территориальных общин). У них нет культа генеалогий и аристократических притязаний. Территориальная община и будет тем главным, что определит специфику славянского менталитета на полторы тысячи лет после их бурного расселения чуть ли не по всей Европе в конце V–VІІ веков. Можно отметить и другое: утрата специфического славянского менталитета обычно связана с нарушением территориальной общины. В свою очередь многие древние народы или их остатки растворились в славянских территориальных общинах: фракийцы, иллирийцы, венеты. Последние настолько, что в позднейшей традиции их и знали как ветвь славян, хотя таковой они изначально не были. Именно с характером славянской общины связана та специфически "русская" особенность ассимилировать любые народы, на которую обратил внимание Энгельс (письмо Марксу от 23 мая 1851 года), не пытаясь впрочем, как-либо ее осмыслить.

Принцип равенства, связывающий территориальную общину, предопределяет специфическое отношение к частной собственности: она на протяжении веков остается подчиненной более важной коллективной, она лишь в тех сферах, которые не затрагивают интересы общины в целом.

Устойчивость общины у славян сохранялась именно потому, что неизбежные ограничения притязаний личности с лихвой компенсировались преимуществами как в хозяйственной, так и в культурно-духовной сфере. И именно община являлась наиболее действенной защитой перед лицом угрозы как со стороны природных, так и инородных, иноплеменных сил.

Название "Русь" в Европе встречается более чем в десятке областей. В одной Прибалтике оно встречается в нескольких местах по южному и восточному побережью и на островах. В течение тысячелетия существовала "Руссия" на Дунае (на территории нынешних Австрии, Венгрии и Югославии). Две "Руси" вплоть до 1920 года сохранялись в Тюрингии на землях лужицких сербов. Доныне "русины" населяют долины Карпат (решительно отличая себя и от украинцев, и от словаков). Еще в конце XIV века московский митрополит Киприан (болгарин порождению) претендовал на присоединение к русской митрополии "русских" городов в низовьях Дуная и на побережье Черного моря. И так далее. В большинстве случаев оказывается, что эти "руси" потомки одного племени, принявшие участие в Великом переселении и называвшиеся в латиноязычных источниках "ругами", "рогами", "розомонами" (росомонами).

У русов община была кровно-родственной с характерным для нее построением управления сверху вниз и свойственной всем племенам, столкнувшимся в междоусобной схватке эпохи Великого переселения; русы, в частности, считали себя аристократическим славянским родом и как бы на этом основании претендовали на власть над мирными землепашцами. Избавляя славянские племена от хазарской или какой-то иной дани, русские князья переводят эту дань на себя.

"Освободители" были безусловно предпочтительней хазар или других племен, язык которых был "нем" (откуда "немцы"). Во всех случаях заметны следы какого-то договора "рода Русского" с племенами, соглашающимися уплачивать дань. Русы любили подчеркнуть и свои намерения "хорошо управлять". Но Древнерусское государство ІХ–Х веков носит явные следы двухсоставности, в рамках которой "Земля" — традиционная славянская система, а "Власть" — князь и его русская дружина. Между "Землей" и "Властью" были и вооруженные столкновения (вроде борьбы полян-руси и древлян), и совместные выступления против внешних врагов, и перебежки с одной стороны на другую. Но и, забыв об исходных своих этнических различиях, они сохраняли свои разные обычаи, в том числе представления о правах и обязанностях управляющих. Помимо прочего территориальная община обеспечивала своим членам защиту, не требуя от них правовых жертв. Она не нуждалась в иерархии и извне привнесенной регламентации.

В течение всего XVII столетия Земля так или