Альманах «СовременникЪ» №4(24) 2021 г. (посвященный 800-летию Александра Невского) - Альманах Российский колокол

Газзаты Георгий

Родился 23 декабря 1939 года в городе Гори, ГССР. Учился в русской школе № 7. В 1963 году поступил в Ленинградский институт текстильной и легкой промышленности на экономический факультет. В период обучения посещал курсы по изучению Эрмитажа. После окончания института работал начальником ОТиЗ на Хашурской галантерейной фабрике. Одновременно работая на производстве, заочно обучался на историческом факультете в Юго-Осетинском государственном педагогическом институте.

Работая в научно-педагогической области, в то же время писал художественные произведения.

За весь период его творческой работы – как научной деятельности, так и преподавания в вузе – изданы две монографии по экономике и более тридцати научных трудов статейного характера, а из художественной литературы – два романа, три публицистические книги и сборник рассказов. В настоящее время продолжает свою творческую работу в области художественной литературы и публицистики.

Осенний листопад

– Энн, столько времени стоишь у окна, смотришь на осенний листопад и безмолвствуешь. Понимаю, когда в такую моросистую погоду долго смотришь на любимую тобой аллею, подобный день настраивает на грустные размышления. Ты хоть и стоишь спиной, но не хочется думать, что глаза твои печальным взглядом взирают на осенний листопад. Мне трудно представить такое твое удрученное настроение, дочь моя.

Конечно, бывает, в такой осенний пасмурный день чуткого, впечатлительного человека, коим ты являешься, настраивает на тоскливые и грустные размышления; а меня, старого отца, глядящего на твое безмолвное состояние (не нахожу другого слова) – на меланхолию. И в эту хмурую, унылую погоду – хоть я не вижу лица твоего, но чувствую, с каким тоскливым взглядом смотришь на любимую тобой аллею, – незримая печаль охватывает и меня. И мне тяжело смотреть и думать: «Отчего, дочь моя, сегодня у тебя такое грустное настроение?..»

Хотя… хотя не нахожу в этом чего-то особенного, странного!.. Бывает, от подобной угрюмой погоды порой человека охватывает неизъяснимая, а иногда безотчетная, замшелая, затаенная досада от чего-то случившегося. И мне, глядя на тебя, невольно думается: «Отчего ты сегодня так?! Что за томительное уныние охватило твою душу, дочь моя, что так, почти с полчаса, пребываешь в молчании?»

Понимаю! Была бы мать твоя жива, ты так долго не пребывала бы в таком безмолвии и с таким унынием не взирала бы на любимую тобой аллею. Поделилась бы с ней своими думами, и она, проявив материнское, женское участие, смогла бы утешить… и облегчить грусть твою. А я отец, и мне нелегко видеть, как ты столько времени стоишь у окна и тоскливым взором смотришь на листопад в аллее.

– Па, ты почему встал? Продолжил бы сидеть. Тебе нелегко ходить… Устал сидеть в кресле?.. Слышала, Мальвина вошла, поправила плед, подбросила поленья в камин – стало теплее. Не надо было вставать.

– Ничего, дочь моя Энн. Врачи же прописали чаще ходить, разминать конечности. Вот и я по мере возможности стараюсь двигаться… Но… но у меня в такую пасмурную, сырую погоду обычно в суставах ноет… Но сейчас не этот недуг меня беспокоит… больше беспокоит твое такое сегодняшнее настроение. Отчего ты сегодня так, Энн?! Что за грусть охватила твою душу? Конечно, я… не буду спрашивать, чего ты не пожелаешь рассказать отцу своему. Женское сердце, как я уже сказал, в подобном случае всецело может довериться в откровении только матери… А я отец, и мое беспокойство в другом: как мог бы я проявить участие в утешении грусти твоей, Энн? Когда в иные дни, бывало, смотрел и видел печаль на твоем лице, ты должна знать, – всегда мне бывало тревожно. Особенно твой молчаливый взгляд на все, почти на все… Помню еще с детства, если что-то тебе не нравилось, ты всегда отвечала вопрошающим взглядом и задумчивым молчанием. И мы с матерью твоей с тревогой это воспринимали. А на этот раз уже второй день, как ты ушла в себя, и сегодня с утра ты опять неразговорчива, стоишь у окна столько времени и слова не промолвишь. Может… может, сегодняшнее твое такое настроение от последнего выступления в The Royal Opera, где, как я знаю, пела арию «Горная Фея»?

– Нет, па! Не то!.. Я выступала два дня тому назад в Covent Garden и пела арию «Розамунда».

– Ну и как?! Опера прошла, и кто-то из газетчиков написал что-то неладное, что заставило пребывать в таком удрученном состоянии?.. Я всегда слежу за прессой и читаю каждый отзыв о твоих выступлениях. Чуть ли не с первых твоих дебютов на оперной сцене я, кроме похвалы газетчиков и театральных критиков, ничего пока не слышу и не помню. Разве что-то было такое в прессе? Что?.. Я с утра только и делаю, что просматриваю прессу, и ни вчера, ни сегодня ничего подобного не заметил.

Но вот вспоминаю первые твои дебюты и как ты всегда ревниво на отзывы прессы и театральных критиков реагировала. И когда видела, что в газетах похвалы бывало больше, главное от оперных критиков, как сияло твое лицо, как это всегда тешило твое самолюбие… Не говоря о том, как мы – мать твоя и все домочадцы – всегда бывали рады твоему такому успеху. Да, всегда мы одинаково были рады и счастливы от твоих успехов на оперной сцене. Твой голос обвораживает слушателей, о первых же твоих выступлениях с восторгом писала вся изысканная пресса Мейфэйра[1]. А главное, многие из королевского двора, посетив оперу и послушав твой голос, с восхищением делились впечатлениями с прессой. Помню, я читал: когда попросили принца Эдуарда сказать несколько слов о твоем выступлении, он отвечал: «Такого голоса у певцов «Ла Скала»[2], что приезжают из Италии, не услышать. Наша… их превосходит!» Запомнилась и одна выдержка из газеты «Норзерн Стар», в которой печаталось интервью молодого, но уже выдающегося композитора сэра Чарльза Стэнфорда, который, отвечая на вопрос корреспондента, с восторгом говорил: «Какой голос! Какое сопрано! Настоящее bel canto!» To же писали и «Лондон Дейли Миррор», и «Морнинг Пост», и другие.

– Да, па, все это помню… Почему подошел к окну?.. Здесь же холодно!

– Ничего, Энн, и я люблю осеннюю погоду и, бывает, с интересом наблюдаю за подобным листопадом. Вспоминаю, как и мы с матерью твоей часто прогуливались по аллее и, ступая по шуршавшим под ногами жухлым опавшим листьям, много рассуждали об этом периоде года. Помню, однажды, прогуливаясь в такое осеннее время по аллее, она сказала: «Джо, всегда интересно, что происходит в природе, особенно в