Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова

или агрессивного, хотя навязчивым, видно, собирался быть, а ей так хотелось закончить работу… Разве же с ним получится, если он будет задавать свои вопросы или ещё чего-нибудь болтать? И всё же… Элин видела его за последние полторы недели два раза в лифте, и для неё этого было мало. - Присаживайтесь, - кивнула она. - Спасибо, - придерживаясь за стул, Сынхён уселся на него, уставившись впритык на девушку, которая попыталась не обращать на него внимания. Поставив локоть на край стола, Сынхён дважды соскользнул с него, прежде чем основательно опереться и положить щёку на твёрдо пристроенную руку. - Почему домой не едете? – не глядя на него, но чувствуя его взгляд, поинтересовалась Элин. - Да вот… так, - пожал одним плечом, на которое не ложился груз тела, молодой бизнесмен. - Ясно. - Скажите чего-нибудь по-французски. - Опять? – повернула к нему лицо девушка. - А чего? Мне нравится. – Мечтательность сквозила в этом пьяном интеллигенте, разрушая опасения, что он может стать неадекватен. Сынхён напоминал бредящего от недосыпа, человека, которого внезапно разбудили и заставляют что-то говорить, говорить, говорить, а он ещё и языком-то шевелить не начал, наполовину не победив сон. Элин никогда бы не подумала, что он может напиться, такой серьёзный, строгий, солидный, всегда где-то в своих мыслях. Он восхищал её, заставлял собой восторгаться, потому что в его чертах ей виделись и чуткость, и доброта, и нежность, и множество качеств, которые хочется ощутить на себе. Элин воспитали не так, как многих её подруг и ровесниц, грезящих о страсти, горячем сексе и нахрапистом мачо. Она видела идеалом отношений особую кротость, трепетность и заботу друг о друге, уважение друг к другу, а для этого нужен мужчина с умом и душой. Чувствуя и то, и другое в Сынхёне, Элин не хотела разочаровываться и сближаться с ним, и вот, первое доказательство, что он не так уж хорош – он напивается. Но разве когда она увидела его курящим, разочаровалась? Ни капли. Всё это было в нём, его, и… и если бы не вредило его здоровью, пожалуй, Элин бы совершенно закрыла на вредные привычки глаза. Да только кто она ему, чтобы указывать или воспитывать? - Chaque jour je t'aime plus qu`hier mais moins que demain[6] , - процитировала девушка известное выражение, которое Сынхён, как обычно, впитал в себя лишь эстетически. - Красиво, - подтвердил он, застыв. Не моргая и не отводя глаз от Элин, он произнёс: - Можно вас поцеловать? - Что?! – умудрившись не вскрикнуть, отодвинулась полуночная переводчица, вжавшись в спинку стула. - Вас, - странно уточнил Сынхён, видимо, восприняв вопрос как непонимание, кого он собрался целовать. - Нет! Нет, что вы… - Элин поднялась, отойдя ещё дальше, к стенке, хотя господин Чхве при всём желании не смог бы на неё накинуться или совладать с нею, не способный на быстрые действия. - Почему? Я же… - Сынхён развёл руками, и локоть опять соскользнул, и он им ушибся, но не почувствовал этого, попытавшись сразу же встать, что не вышло, и он упал на стул обратно. – Поймите меня правильно… - Я позову кого-нибудь, чтобы вам помогли добраться до дома, - сказала Элин, обходя стол. Сынхён уже не вертел головой, не успевая за её перемещением, и говорил в одну сторону, где уже никого не было: - Я, почему-то, когда на вас смотрю, думаю, вот поцеловать бы…

Но Элин уже через ступеньку спускалась вниз, всё громче слыша музыку. Найдя чуть менее пьяных собутыльников Сынхёна, она сумела, после того, как они привернули звук, объяснить им, что их коллега – или товарищ, - выпил лишнего, и не очень за себя отвечает. Когда двое крепких ребят согласились с ней подняться, то нашли Чхве Сынхёна спящим, прислонившимся к столу с подложенной под голову рукой. «Полуфабрикат готов» - провозгласил один из парней, и велел Элин вызывать такси, приняв её за какую-то секретаршу. Пробуждение Сынхёна после попоек часто веселило его друзей. Он спал, как убитый, а потом приходил в себя резко и мигом, иногда сразу открывая глаза, иногда вставая, но так и не разлепляя веки, пока не походит до туалета или ванной. В этот раз что-то пошло не так, и Сынхён долго и мучительно вертелся на кровати, приходя в себя, после чего медленно, очень медленно стал соображать, что не в своей квартире, и только появление Дэсона, что-то бормочущего о еде и полднике, заставило сесть и кое-что понять. А минутой позже и вспомнить, на чём оборвались ночные «приключения». - Боже, какой же я деградант! – воскликнул Сынхён и упал обратно на подушку. – Идиот… надо же было додуматься! - Да что произошло? – Дэсон присел рядом, протянув бутылку пива для борьбы с похмельем, но Сынхён отвёл её в сторону, вздрогнув от кисловатого запаха напитка. - Я вчера ничего не вытворял? Где ты меня нашёл? - В офисе, над твоим который. Оттуда прибежала фифа и сообщила, что ты в хлам. - Она ничего больше не говорила? - Нет, попросила тебя домой отправить, а я твой адрес не знаю, в паспорте-то адрес съёмной квартиры не пишут, вот и привёз к себе. А чего тебя понесло тусить-то? - Не знаю, я вроде курить пошёл… А, нет, я поговорить по телефону вышел…И попёрся на этаж выше. И… Господи, я, по-моему, какие-то скабрезности ей сказал… - Чего ты ей сказал? – недопонял Дэсон, далёкий от знания редких и литературных слов. - Да чушь какую-то. Блин, Дэ, мне с ней в одном здании работать, как я с ней здороваться буду? - Извинись, - сам от пива не отказался Дэсон, и, разговаривая, попивал его. – А лучше переспи. - Я не умею извиняться, не приходилось никогда… - Тогда выбора и нет – переспи. - Это вообще исключено! Я терпеть не могу, когда на работе что-то отвлекает или создаёт нестабильную обстановку. Любовницы – это нормально, но не любовницы с отцами над головой. Она с отцом работает там, понимаешь? - У-у-у, хреново. Цветы тогда пошли с просьбой о прощении. - Цветы – это намёк какой-то, нет? - Возможно. Не знаю, смотря, что в записке написать. - Да что не напиши, цветы – это как бы ухаживания. – Сынхён обхватил руками голову и, когда Дэсон вышел, напомнив, что на кухне ждёт «перекусон», как он выразился,