Василий Макарович - Михаил Вячеславович Гундарин

шкаф, если называть вещи своими именами, пытливым школьником взломан. Книги перекочевали к Васе на чердак. В конце концов пропажа обнаружилась. Сначала думали, что плотники извели книги на самокрутки. Плотники всё отрицали, но им никто не верил. Тут бы нашему герою выйти и во всём признаться, но нет – он такого не сделал, и этим – отнюдь не мучился: «Раньше всего другого, что значительно облегчает нашу жизнь, я научился врать», – так вспоминал о своём детстве Шукшин.

М.Г.: В общем, понятно, почему всполошилась мать. Как она сама вспоминала:

Появилась у Васи «болезнь» – увлёкся книгами. Всегда у него под ремень в брюках была книга подоткнута. <…> Читал и по ночам: карасину нальёт, в картошку фитилёчек вставит, под одеялом закроется и почитывает. Ведь, что думаете, – однажды одеяло прожёг. Стал неважно учиться, я тогда и вовсе запретила строго-настрого читать. <…> Так нет – стал из школьного шкапа брать тайно от меня. Ох, и помаялась я с ним, не знала уж, что и делать дальше, как отвадить от чтения-то![39]

С «карасином», кстати, помогал жилец, занимавший полдома, – секретарь райкома (некоторые утверждают, что он даже подарил Василию какую-то лампу типа коптилки – читай, мол, просвещайся).

За чтением не оставалось времени на учёбу. Пошли двойки и тройки… И Мария Сергеевна объявила чтению решительную войну: так, обнаружив тайник на чердаке, книги она просто сожгла! Годы спустя она говорила, что будто бы классный руководитель успокаивал её: «Не надо его ругать, пусть читает, у него – способности». Но, видно, не успокоил.

Но, кроме опасений за успеваемость, появились и довольно курьёзные страхи – о них вспоминает сестра Наталья:

Мама боялась, что он зачитается и «сойдёт с ума».[40]

Некоторые соседи говорили, что Вася может свихнуться от чтения – дескать, такие случаи были…[41]

Е.П.: Я тоже помню этот распространённый среди «простых людей» миф. «Зачитался!» – так определяли они причину психической болезни различных «умников».

М.Г.: Шукшин не сдавался, боролся с запретами как мог. Проявляя порой и «военную хитрость» – об этом рассказывает сестра Наталья:

Все его школьные учебники были без корочек. Когда мы были дома, он в эти корочки от учебников вкладывал художественную книжку, ставил её на стол и читал. Мы видели, что у него, например, «География», а через некоторое время он ставил перед собой «Историю» или «Арифметику».[42]

Но мать у Василия Макаровича, как мы уже знаем, была такова, что подобными методами её было не провести. Сергей Тепляков в своей биографии Шукшина описывает её «ответные меры» на хитрость сына:

Но Мария Сергеевна заметила, что он слишком скоро перелистывает страницы – разве так быстро задачи решаются? «Мама начала немилосердно бороться с моими книгами. Из библиотеки меня выписали, дружкам моим запретили давать мне книги, которые они берут на своё имя…» – вспоминал Шукшин.

<…> Потом Шукшин признавал её правоту: «Я почти ничего не помнил из прочитанной уймы книг, а значит, зря угробил время и отстал в школе».[43]

Помогла делу Анна Павловна Тиссаревская, учительница, из эвакуированных ленинградцев. Она составила список нужных и полезных книг. Василий смирился, вернее, принял новые правила игры. Мать, скрепя сердце, тоже пошла на компромисс – эти книжки хоть не вредные. Чтение продолжалось, но уже, к счастью, без академика Лысенко. (Тиссаревскую много позже разыщут в Питере краеведы, о Шукшине и списке книг она, увы, не вспомнит – мол, много у меня было таких пытливых мальчиков.)

Мемуаристы вспоминают о виденных у Шукшина книгах. «Таинственный остров» и «Дети капитана Гранта» Жюля Верна, проза Лермонтова, «Маленький оборвыш» Джеймса Гринвуда, «Алтайские робинзоны» Анны Киселёвой… Максим Горький, Островский, Некрасов, Достоевский и Гоголь – «толстые книги, такие теперь не издают».

Таковы странности нашей жизни. Фазиль Искандер зачитывается в Абхазии переведённым на русский Шекспиром, Аксёнов читает в Магадане запрещённого Мандельштама, – а сибиряку Василию Шукшину «Маленький оборвыш» Джеймса Гринвуда не мешает поглощать Достоевского, Некрасова и Гоголя.

Е.П.: Кстати, в рассказах из цикла «Из детских лет Ивана Попова» есть поразительный фрагмент, «Гоголь и Райка». Рассказчик вспоминает, как читает зимней ночью вслух «Вия». Сестра заснула. Мать его прерывает – страшно. Страшно и ему самому, но он храбрится. И вот как реальная жизнь поправляет, корректирует вымысел:

– Ты не бойся, сынок, спи. Книжка она и есть книжка, выдумано всё. Кто он такой, Вий?

– Главный чёрт. Я давеча в школе маленько с конца урвал.

– Да нету никаких Виев! Выдумывают, окаянные, – ребятишек пужать. Я никогда не слыхала ни про какого Вия. А то у нас старики не знали бы!..

– Так это же давно было! Может, он помер давно.

– Всё равно старики всё знают. Они от своих отцов слыхали, от дедушек… Тебе же дедушка рассказывает разные истории? – рассказывает. Так и ты будешь своим детишкам, а потом, может, внукам…

Мне смешно от такой необычайной мысли. Мама тоже смеётся.

– Вот чего, – говорит она, – побудьте маленько одни, я схожу сено подберу. Давеча везла да в переулке у старухи Сосниной сбросила навильник. Она подымается рано – увидит, подберёт. А жалко – добрый навильник-то. Посидишь, ничего?

– Посижу, конечно,

– Посиди, я скоренько. Огонь не гаси. С печки не слазь.

Мама торопливо собралась, ещё сказала, чтоб я никого не боялся, и ушла. Я стал думать, что я опять не отдал должок (семнадцать бабок) Кольке Быстрову – чтоб не думать про Вия.

Но дальше происходит такая трагедия, что куда там Гоголю. Их единственная, любимая корова Райка должна вот-вот отелиться. Рассказчик думает и о Гоголе, и о Райке. Реальность и вымысел путаются у него в голове. А ещё через какое-то время кто-то убьёт их корову – ткнёт вилами в живот. Чтение, литература оказываются рядом не только с «враньём», но и со смертью.

Мотив «Гоголь, Райка, вилы» возникает и в «Калине красной», где «откинувшийся» зэк Егор Прокудин рассказывает, с чего началась его «беда».

М.Г.: Книги книгами, но, начиная уже с двенадцати лет, Василий несколько раз уезжал из Сросток. Например, был непродолжительный опыт поездки по Чуйскому тракту в далёкий горный Онгудай – учиться на бухгалтера (а точнее, счетовода) к родственнику матери.

История эта прекрасно описана им в трагикомическом рассказе «Племянник главбуха». Там действует хулиганистый подросток Витька (персонаж более хулиганистый, чем сам Шукшин), которого