Акимбеков С. Казахстан в Российской империи - Султан Акимбеков

указе сделана ссылка на закон о реквизиции, прошедшей по 87-й статье, но эта ссылка совершенно не верна. И действительно, если вы возьмёте ст. 137, 138, 139 и следующие статьи Закона о реквизиции по приказу 1914 года по военному ведомству. То вы увидите, что правила о реквизиции не предусматривают того случая, который предусмотрен указом от 25 июня»[692]. Для всех заинтересованных сторон само по себе появление этого документа было неожиданным и произвело довольно шокирующее впечатление. Естественно, это в первую очередь напрямую задевало тех, кто подлежал мобилизации. Но и представители российской администрации на местах вполне осознавали все трудности организации такого массового призыва большей части мужского населения в отдельном районе и возможные негативные последствия такого решения.

Согласно указу мобилизации подлежали все мужчины в возрасте от 19 до 43 лет. Это было беспрецедентно много для любого общества. Тем более, что в самой России в ходе войны призыв осуществлялся постепенно, по определённым возрастным категориям. К тому же значительная часть населения освобождалась от призыва в связи с болезнями, занятостью в оборонной промышленности и т.д. Естественно, что не могло быть речи ни о какой промышленности оборонного значения в Казахстане и Средней Азии. Точно так же в этих районах империи не было возможности провести врачебную проверку такого большого числа людей, чтобы определить их пригодность к мобилизации. В целом в виду отсутствия системы учёта населения у властей не было необходимой информации, которая позволила бы учесть, к примеру, потребности экономики. Получается, должны были брать практически всех.

В связи с этим весьма показательно мнение помощника военного министра Фролова по Главному штабу, высказанное 26 июля 1916 года в докладе о мерах по проведению мобилизации в Туркестанском крае, принятых новых генерал-губернатором А.Н. Куропаткиным. «В России привлечение мужского населения к участию в войне в возрасте от 19 до 43 лет ещё не завершено и производилось в течение двух лет. Население постепенно теряло часть своих рабочих сил и приспособлялось. В Туркестане одновременное и быстрое привлечение всего мужского населения в возрасте от 19 до 43 лет было бы страшным ударом для населения прежде всего в экономическом отношении… Кочевое население — скотоводы лишились бы в значительной степени своих стад, ибо утратили бы способность к перекочёвке (остались бы дети, старики и женщины). Потери государству от крутого проведения проектированной меры были бы громадны, одного хлопка было бы потеряно на сотню миллионов рублей. Потери скота, так нужного армии, тоже составили бы непоправимый ущерб интересам армии. Вместо спокойной окраины получилась бы окраина возбуждённая, способная при близости Афганистана, под влиянием фанатизма части населения создать России в тыловом, азиатском её районе тяжкие затруднения»[693]. Это мнение было высказано в докладе, написанном уже после начала волнений в Самаркандской области Туркестанского генерал-губернаторства, но ещё до начала выступлений в Семиреченской области и Степном крае.

В целом не совсем понятно, почему был выбран именно такой максимально жёсткий вариант. В этом не было практического смысла, особенно если учитывать, что местным органам государственного управления необходимо было организовать сбор сотен тысяч человек на весьма значительной территории и отправить их в прифронтовые районы в европейскую часть Российской империи. Сама по себе это была очень сложная логистическая задача, даже если полагать, что выполнение повеления Николая II не должно было столкнуться с какими-либо сложностями при её выполнении.

Александр Керенский в том же выступлении в Государственной Думе в декабре 1916 года говорил, «если бы в Тамбовской или Московской губернии внезапно была бы издана новая мера, которая требовала бы немедленного, во время разгара полевых работ увода куда-то в неизвестные пространства всего мужского трудоспособного населения, я спрашиваю вас, господа члены Государственной Думы, что в этой Тамбовской или Тульской губернии такая нелепая или сумасшедшая мера могла ли быть выполнена, а если бы она начала применяться, то какие последствия были бы в этой Тамбовской губернии. Я утверждаю, что те же самые последствия или может быть, гораздо в большем размере, чем они были в Туркестане и Степных областях»[694].

Для населения Средней Азии и Казахстана распоряжение российских властей создавало чрезвычайную ситуацию. Речь шла об одномоментной потере большей части трудоспособного мужского населения. Это был серьёзный удар по экономической жизни одновременно и земледельцев, и кочевников. Кроме того, население Средней Азии и Казахстана воспринимало освобождение от воинской повинности как результат договорённостей с Россией об условиях присоединения к ней. В связи с тем, что окончательное присоединение произошло относительно недавно, это всё ещё было актуально. Помимо этого, местное население в связи с войной платило специальные налоги. В частности, «с 1 января 1915 года особый военный налог. Согласно закону военный налог надлежало взимать в течение трёх лет с 1915 по 1917 годы во всех областях Туркестанского края в размере 21%, как дополнительный сбор с нижеследующих обложений: кибиточной подати, государственного поземельного налога, поземельной и государственной оброчной подати, государственных налогов с городских недвижимых имуществ и промыслового»[695].

Ещё ряд обстоятельств носили больше эмоциональный характер. Например, тот факт, что мусульман призывали на войну против Османской империи. Кроме того, с либеральной точки зрения, всё-таки в России имела место либерализация после первой русской революции 1905–1907 годов, население региона не было представлено в российском парламенте. В данном случае мог быть актуален известный либеральный тезис — без представительства нет налогов и, соответственно, обязанностей перед государством. Конечно, такие идеи могли быть распространены только среди небольшой группы людей, получивших высшее образование в России. Однако население в целом не только не ощущало себя частью Российской империи, оно воспринимало её политику весьма негативно.

Если говорить об оседлом населении Средней Азии, то его отношение во многом определялось религиозными авторитетами. Политика же российского государства по отношению к ним была не столько сдержанной, сколько довольно враждебной. По крайней мере, после завоевания Средней Азии российские власти в деле управления регионом фактически отказались опираться на авторитет религиозных деятелей. Более того, военные губернаторы Туркестаном стремились ограничивать влияние исламских улемов. Собственно, это и стало причиной Андижанского восстания 1898 года.

В то же время, для кочевого населения региона, казахов и киргизов, ситуация к 1916 году была чрезвычайно тяжёлой. Изъятие земель в пользу русских переселенцев приобрело особенно большие масштабы после 1910 года. Это ставило казахов и киргизов в исключительно сложное положение, из которого не было очевидного выхода. Российские власти довольно последовательно отказывались от землеустройства кочевников, потому что это легитимизировало бы их владение землёй. К примеру, весной 1912 года представители семи аулов