Размышления о гуманной педагогике - Шалва Александрович Амонашвили

в выявление образа учителя авторитарного обучения и на этом фоне показать теперь уже суммарный, схематичный образ учителя гуманного педагогического процесса. Образ авторитарного учителя, по моему убеждению, поможет нам более содержательно осмыслить облик гуманного учителя, то есть желание гуманизировать свой педагогический процесс, демократизировать свою учительскую личность. Желание, а не принуждение есть самое важное, самое сильное условие для обновления практики. Желание есть личностное состояние, и его нельзя возбудить силой, оно проявляется изнутри, хотя поощряется внешней действительностью. С этим намерением я и приступаю к своим размышлениям.

47. Учителя в моей жизни: В.Вардиашвили, Г.Мгалоблишвили, Е.И.К-дзе

Люблю я своих школьных учителей и как ученик, прошедший одиннадцатилетний учительский авторитаризм, когда с озабоченным лицом бросал мне кто-нибудь из них спасательный круг, и как в дальнейшем их коллега, который познал их нелегкую и не очень уж веселую жизнь, познал их как обычных людей.

В жизнь ребенка учителя начинают входить со дня его поступления в школу. Входят они по очереди в эту жизнь каждый со своими задачами, решают эти свои задачи и уходят. И редко кто думает, что нужно было войти в жизнь ребенка не со своими задачами и заботами, а с тем намерением, чтобы именно в ней найти задачи и заботы самого ребенка и помочь ему справиться с ними. Иначе учитель вносит в жизнь ребенка недоумение, тревогу, а не зажигающий его огонек. Так входили в мою жизнь учителя — физики, химики, математики — и оставляли в моей душе смятение: что мне делать, как быть, кто мне поможет?

Так ворвалась в мою жизнь и высокая худая женщина с тонкими чертами лица, чуть согнутая, с тощими, как макароны, ногами, постоянно в черном платье и обязательно с портфелем. У нее был сухой голос, он до сих пор звучит у меня в ушах: голос безжалостный, голос, не знающий теплоты любви. Она — Е.И.К-дзе — была у нас классной руководительницей и учительницей русского языка. Я не любил ее, и вряд ли кто любил ее в нашем классе. Я зубрил до отупения стихи и рассказы, но, задай мне вопрос об их содержании, о грамматике слова, я сразу терял дар речи, злился и краснел до ушей, потому что она еще издевалась надо мной.

Бывало и так: придет она к нам домой, не ко мне, разумеется, чтобы посидеть рядом со мной, помочь, объяснить, подбодрить; это было не в ее привычках. Приходила она для того, чтобы достать из своего черного портфеля классный журнал и показать маме, какие у меня там стояли плохие отметки, а затем напугать ее, что дела мои плохи, что я останусь в классе, и уходила, унося свой черный портфель чуть потолще.

Что же дальше происходило в семье? И как я мог объяснить маме, что я не виноват, что я стараюсь, что этот русский язык не дается мне, что я обязательно исправлю отметки по математике, по химии, по английскому, что не надо нанимать мне репетиторов и давать им ее пенсию?

Так я пришел в одиннадцатый класс и к выпускным экзаменам. «Ты у меня отметку не получишь!» — говорила она мне. Я не был хулиганом, не грубил ей на уроках, я боялся ее и сильно ненавидел. Не видеть мою ненависть было невозможно. Может быть, потому она и мстила мне?

И отомстила бы, если бы не случай.

Накануне письменного экзамена по русскому языку мой одноклассник дал мне шпаргалку: «Эта тема обязательно будет, я знаю!» Я взял и зазубрил весь текст со всеми орфографическими и пунктуационными нюансами. Всю ночь упражнялся в написании этой темы. Е.И.К-дзе велела мне сесть за первую парту. Пришедший на экзамен инспектор важно распечатал пакет, в котором были засекречены темы для сочинений. Да, мой друг, предназначая нам задания, прекрасно угадал, о чем шушукались руководители образования; я взял ручку и начал писать — медленно, осторожно, выводя каждое слово как образец каллиграфии и орфографии. Ходят экзаменаторы по залу, зорко следят, не списывает ли кто. Останавливается над моей головой Е.И.К-дзе, наблюдает, как я пишу, подозрительно изучает каждое мое движение. А я пишу. «Нет, не найдете у меня шпаргалку, глубокоуважаемая Е.И., видите, я пишу сам… Та шпаргалка, которую вы у меня ищете, она есть, но недосягаема для вас… Я из головы списываю… Мне и думать не надо, стойте над моей головой сколько хотите, позовите и других экзаменаторов, пусть удостоверятся, что я, пишу сам!» Она все же не стерпела: покажи, что у тебя там, говорит; пожалуйста, говорю, смотрите. Откуда ты списываешь, спрашивает хмуро; ниоткуда, отвечаю… На другой день я узнаю, что получил по сочинению «пять», она противилась членам комиссии, доказывала, что я не владею русским языком, слова без ошибки не могу написать. Но что же оставалось было делать членам комиссии, ведь сочинение написано содержательно, без ошибок, чисто и аккуратно. Не проводить же повторный экзамен для меня? И мне поставили «пять».

Ну как, уважаемый Учитель, может быть, надо было мне идти в комиссию и чистосердечно признаться, что списал, что ребята заранее знали, какие будут темы, может быть, нужно было просить членов комиссии поставить мне «два» и отпустить без аттестата из школы? Нет, я этого не сделал и оправдываю свое тогдашнее поведение даже сегодня, став ученым-педагогом и психологом. Я оправдываю всех выпускников всех школ, которые списывают на экзамене, ибо это не они, а их авторитарные учителя провинились перед ними, это они, погнавшись за количеством своих строгостей и требований, забыли, что растят людей, а не закладывают программы в компьютеры.

Эх, Е.И., Вас уже давно нет в живых, и, чтобы не остаться совсем уж неблагодарным по отношению к Вам, я закодировал Вас в Ваших же инициалах!..

А этот пожилой человек, среднего роста, с густыми усами, с приветливым взглядом, всегда в галстуке, с прекрасными манерами, с обильным добрым юмором, этот Георгий Мгалоблишвили, историк, вошел в мою жизнь тихо, спокойно, как давнишний знакомый, как человек, которого ждут. Да, мы и вправду ждали его. О Жоре (как его звали старшеклассники) мы все были давно наслышаны, нам о нем говорили ученики предыдущих классов, они восхищались им, любили его и учили историю так, как будто все собирались стать историками Грузии, Древнего Востока, древнего мира, как будто все готовились стать археологами и перекопать всю Грузию в поисках останков наших предков. Мы видели Жору в коридорах, как он, окруженный старшеклассниками, разговаривал с ними, те повышали голос