Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха - Тамара Владиславовна Петкевич

Уныние всё-таки одолевало. Ко мне вновь и вновь подходили, следовали те же вопросы, те же ответы, отбивавшие охоту продолжать со мной разговор.

Иногда я встречалась глазами с наблюдавшим за мной «королём». По неучастию и сосредоточенности, с какими он на меня посматривал, я поняла, что этот ушлый человек разгадывает загадку: «Что-то с ней не так. Но что?» У таких, как он, чутьё на идеологическое «не то» было развито отменно. А перед идеологическим неблагополучием всесильные «короли» пасовали так же, как и их «подданные».

Биржа так угнетала меня, что каждый из пяти дней я скидывала с облегчением. И трудно сказать, почему внезапно успокоилась, когда увидела направлявшегося ко мне человека с яркими чёрными глазами и умной улыбкой.

– Пологонкин, Рувим Соломонович. Директор Шадринского театра, – отрекомендовался он. – Не знаете, где Шадринск? Это на Урале. Расскажите о себе. Вы мне интересны. Где работали раньше?

Глаза у него были не только яркие, но и зоркие. Не только зоркие, но и добрые. А я устала бездарно выкручиваться.

– Знаете, я сидела в лагере по пятьдесят восьмой статье. Там меня взяли в театр, в лагерный театр. Никаких фотографий в ролях или репертуарного листа у меня нет. Знакомых, которые могли бы меня порекомендовать, тоже. Как видите, дела мои плохи.

Любопытный «купец» не ахнул, но после короткой паузы сказал:

– Хорошо. Покажите вашу трудовую книжку. Работали же вы где-то эти два с половиной года после освобождения?

– Работала, конечно. Работала в филиале Сыктывкарского драмтеатра как актриса. Только трудовой книжки у меня, увы, тоже нет.

Отошёл и этот доброжелательный человек.

– Нет, ни с кем не договорилась! – подавленная неудачами, сконфуженно отвечала я актёрам, с которыми успела познакомиться на бирже и которые интересовались моими успехами.

– Давайте держаться вместе, – предложил мне Андрей Николаевич. – Тут ведь и швали всякой в достатке. Маклеры, между прочим, здесь тоже имеются.

– Маклеры – это те, которые за устройство берут деньги?

– Они самые.

«Всё! Точка! Для чего я сюда прихожу? На что надеюсь?»

Андрей Николаевич догнал меня уже у выхода:

– Поздравьте меня. Я устроился. Подписал договор. Город не ах, театр не ахти, третьего пояса, но – решился. В более крупном городе всё равно не пропишут.

– Что за город?

– Кызыл.

Я искренне обрадовалась за него. Поздравила. Сказала, что тоже больше сюда не приду. Уеду. Буду искать другую работу.

– Протестую! Категорически. Я убеждён, поверьте мне, я чувствую: вы очень, очень хорошая актриса. Вы должны быть и будете в театре. Не сдавайтесь! Давайте договоримся следующим образом: ещё три попытки, ещё три дня!

– Ладно. Ещё раз завтра. Будет тот самый пятый раз.

Когда в середине следующего дня я решительно покидала биржу, мне пресёк дорогу юркий, энергичный человек:

– Договорились с кем-то?

– Нет.

– Всё устроим. Дайте поглядеть ваши документы.

Перечень моих «нет» его ничуть, казалось, не смутил:

– Не беда. Уладим. Решительно всё уладим. От вас требуется только одно – произнести: «Хочу, чтобы вы меня устроили».

Поняв, что это маклер, я в замешательстве сказала:

– Нет-нет! Не надо. Не беспокойтесь. У меня нет не только нужных документов, но и денег.

– Ну-у, – откинувшись всем корпусом назад и изобразив на лице укор, не то прошипел, не то прошептал он. – Такая женщина и… деньги?

Кратко. Нагло. Так, что в одно мгновение всё меркнет от мерзости мира. Смятая унижением последних дней, этого я вынести уже не смогла.

В туалете, где подкрашивались и поправляли причёску усталые актрисы, многие – кто с ободряющей, а кто с участливо-кривой улыбкой – похлопывали меня по плечу, уговаривали: «Ну-ну! Что бы ни было, надо держаться!» Ополоснув распухшее от слёз лицо, я должна была пройти через довольно людное место, чтобы выйти из сада «Эрмитаж». И тут меня остановил директор Шадринского театра.

– Что вам сказал этот негодяй? – напористо спросил он. – Что?

Ни в чьём заступничестве я уже не нуждалась. Торопилась уйти отсюда. Прошла мимо него…

– Подождите. Да подождите же! Я беру вас в театр. Идёмте, подпишем договор… Я говорю: подпишем договор, если вы не против.

Я не верила тому, что слышала.

– Но у меня же нет нужных документов…

– Нет – значит нет. Есть чистые глаза. Дайте мне ваш паспорт. Паспорт-то есть?

– Паспорт есть.

– Зарплата на первых порах будет небольшая. Потом повысим. Жилья тоже не обещаю. Пока поживёте в гостинице. Освободится место в общежитии – поселим. Согласны?

– Согласна.

– Открытие сезона первого октября. Быть в Шадринске надо соответственно. Подписывайте здесь… И здесь. Тут распишитесь за подъёмные… Пересчитайте! И всё-таки – что вам сказал тот подонок?

– Ничего.

– Я этого так не оставлю. Вы завтра придёте?

– Ни за что.

Мы попрощались. В сад «Эрмитаж» входил Рыбаков:

– Ну, я же говорил! Я же знал! Какая же вы молодчага! Пойдёмте, отпразднуем победу мороженым!

В память о днях на бирже остались его строчки:

Всё ярче мне день этот помнится!

На бирже, на конском базаре,

Вы зябли, великая скромница,

Ни с кем там не будучи в паре.

Вот так на чужбине встречаются!

А вечером, словно в тумане,

Москва перед нами качается,

Мы бродим одни, марсиане.

На глупую долю не сетуя,

Бездомны на целой планете,

Как вольно мы дышим, беседуя

О самом заветном на свете…

– Кто оказался прав? Видишь, что значит вооружиться терпением? – сказали «старшие дети». – Молодец! Поздравляем.

Александра Фёдоровна – потише, потеплее:

– Вот ты и устроилась на работу, Томочка!

Я крепко её обняла:

– Спасибо вам, Александра Фёдоровна. Как я смогу отблагодарить вас за всё?

Иногда казалось, что Судьба двурушничает: законспирированно, тайно дает мне частные уроки азбуки, благодаря которой я могу считывать с её матриц какие-то предвестья. Для достижения желаемого, однако, мне был как бы определён единственный способ: выстрадать это безмерной тратой сердца и уймой физических сил. Финальный день биржи подтверждал, что условия – незыблемы и неотменимы. Ведь моей собственной инициативы или заслуг в устройстве на работу не просматривалось.

И всё-таки невероятно! Исполнилось заветное! Работать не где-нибудь – в театре! Александр Осипович сказал: «Изволь устроиться поближе». Урал? Ничего себе «поближе»! Оттуда труднее будет разыскивать сына. Но работа – есть. Получу какое-то жильё. Обрету право подавать документы в суд, чтобы мне вернули сына. Сомнений в том, что отыщу его, не было.

В моей судьбе существовала ещё одна странная закономерность: любая удача, любое достижение влекли за