Век капитала 1848 — 1875 - Эрик Хобсбаум

оставались наиболее развитыми промышленно из расчета на душу населения (per capita). Их потребление железа на одного жителя в 1850 году составляло 170 фунтов и 90 фунтов соответственно, в сравнении с 56 фунтами в Соединенных Штатах, 37 фунтами во Франции и 27 фунтами в Германии. Бельгия обладала небольшой экономикой, хотя и относительно важной: в 1873 году она еще производила около половины железа от количества, производимого ее намного большим соседом Францией. Англия, конечно же, была индустриальной страной par excellance (вне сравнения) и, как мы видели, сумела поддерживать соответствующее положение, хотя ее промышленная паровая мощность стала заметно отставать. В 1850 году она по-прежнему владела более чем третью мировой мощности двигателей («фиксированных двигателей»), тогда как к 1870 году она обладала менее чем четвертью: 900 000 лошадиных сил из общего числа в 4,1 миллиона. По реальному производству Соединенные Штаты были уже слегка впереди к 1850 году и далеко обогнали Англию в 1870 году, превысив машинную мощь старой страны более чем в два раза, но американская промышленная экспансия, хотя и экстраординарная, казалась менее впечатляющей, чем таковая в Германии. Фиксированная машинная мощность этой страны была более чем скромной в 1850 году — возможно, всего 400 000 лошадиных сил, намного меньше чем 10 % английской. К 1870 году она составляла 900000 лошадиных сил, или была почти такая же, как английская, кстати, намного обгоняя Францию, которая в 1850 году владела значительно большей, но смогла достичь в 1870 году не более чем 341 000 — в два раза меньше, чем маленькая Бельгия.

Индустриализация Германии была важным историческим фактом. Кроме ее экономического значения, ее политическое значение имело далеко идущие последствия. В 1850 году Немецкая Федерация по численности населения приблизительно равнялась Франции, но имела несравнимо меньшую индустриальную мощность. К 1871 году объединенная Германская империя была уже чуть более густо населена, чем Франция, но обладала куда большей индустриальной мощью. И так как политическая и военная мощь теперь стали заметно зависеть от промышленного потенциала, технологической мощи и ноу-хау, политические последствия индустриального развития были более серьезными, чем когда-либо раньше. Войны 1860-х годов продемонстрировали это (см. главу 4 ниже). Впредь без этого ни одно государство не могло удерживать свое место в клубе «великих держав».

Характерными продуктами века были железо и уголь, и железные дороги, его наиболее наглядный символ, объединяли их. Текстильное производство, наиболее типичный продукт первой фазы индустриализации, росло сравнительно меньше. Потребление хлопка в 1850-е годы было приблизительно на 60 % выше чем в 1840-е, явно оставалось на одном уровне в 1860-х годах (ввиду того, что промышленность была разрушена Гражданской войной в Америке) и увеличилось приблизительно на 50 % в 1870-х годах. Производство шерсти в 1870-е годы увеличилось примерно вдвое по сравнению с 1840-ми годами. Но производство угля и чугуна в чушках увеличилось в пять раз, в то время как производство стали тогда впервые стало заметным. Действительно, в течение этого периода технологические новшества в железно- и сталелитейной промышленности играли роль, аналогичную роли нововведений в текстильном производстве предыдущей эры. На континенте (кроме Бельгии, где он долго преобладал) каменный уголь заменил древесный в качестве главного топлива для плавки металла в 1850-е годы. Повсюду новые процессы — конвертор Бессемера[27] (1856), печь с открытым очагом Сименса-Мартена (1864) — теперь сделали возможным производство дешевой стали, которая в конечном счете должна была заменить производимое железо. Однако его значение стало очевидным в будущем. В 1870 году лишь 15 % от выработанного железа, произведенного в Германии, менее чем 10 % от произведенного в Англии, появилось в виде стали. Наш период еще не был веком стали, даже еще не использовавшейся в производстве вооружений, которые дали новому материалу существенный стимул. Это был век железа.

До сих пор, хотя она и делала возможной революционную технологию будущего, новая «тяжелая индустрия» все еще не была особенно революционной, исключая, возможно, ее масштаб. В целом, Промышленная революция до 1870-х годов все еще проходила под влиянием, оказанным техническими новшествами 1760—1840-х годов. Тем не менее десятилетия середины века все же развили два вида промышленности, базирующихся на революционной технологии: химическую и (поскольку это было связано с коммуникациями) электрическую.

За немногими исключениями, главные технические изобретения первой промышленной фазы не требовали слишком передового научного знания. В самом деле, и к счастью для Англии, они были доступны практикам, обладавшим опытом и здравым смыслом, таким как Джордж Стивенсон, великий строитель железных дорог. С середины столетия ситуация уже существенно изменилась. Телеграф был тесно связан с академической наукой через людей, подобных К. Витстоуну (1801–1875) из Лондона и Вильяму Томпсону (Лорд Келвин) (1824–1907) из Глазго. Производство искусственных красителей, триумф синтеза химической массы, хотя его первый продукт (краска розовато-лилового Цвета) не везде пользовался признанием с эстетической точки зрения, перешло из лабораторий на фабрику. Так же обстояло Дело со взрывчатыми веществами и фотографией. По крайней мере одно из серьезных новшеств в сталелитейном производстве, «базовый» процесс Джилкриста-Томаса, не вышло из высшего образования. Как свидетельствуют романы Жюля Верна (1828–1903), профессор стал намного более значимой фигурой в промышленном производстве, чем когда-либо прежде: разве не обращались виноделы во Франции к великому Л. Пастеру (1821–1895), чтобы решить трудные для них проблемы (см. ниже)? Кроме того, исследовательская лаборатория стала теперь составной частью промышленного развития. В Европе она оставалась привязанной к университетам или подобным учреждениям — как лаборатория Эрнста Аббе в Йене, которая фактически развилась в знаменитые заводы Цейсса, — но в Соединенных Штатах чисто коммерческая лаборатория появилась уже вслед за телеграфными компаниями. Скоро это было с успехом сделано Томасом Алвой Эдисоном (1847–1937).

Одним существенным последствием этого проникновения науки в промышленность было то, что впредь система образования стала более и более значимой для промышленного развития. Пионеры первой промышленной фазы, Англия и Бельгия, не были самыми образованными народами, и их системы технологического и высшего образования (если мы исключим шотландскую) были далеки от выдающихся. С этого времени и впредь было уже более невозможным для страны, испытывающей недостаток как в массовом образовании, так и в адекватных образовательных учреждениях, обладать «современной» экономикой; и, наоборот, бедным и отсталым странам с хорошей системой образования было легче врываться в развитие, как, например, Швеции.

Неграмотность в отдельных европейских странах (мужчины){21}

Практическая ценность хорошего первичного образования для базирующихся на науке технологий, а также экономического и военного очевидна. Не последней причиной той легкости, с которой пруссаки разбили французов в 1870–1871 г., была значительно большая грамотность их