Судьбы моей калейдоскоп - Людмила Яковлева

Наконец, она все-таки угомонилась и, усталая, заснула в своем уютном гнездышке-коляске. А Марине Петровне предстояло встретиться со свое сестрой Ниночкой и племянницей Иришей, матерью малышки. Большую часть пути до места встречи она проехала на трамвае. Осталось пройти еще один или два квартала. Но вот тут она растерялась и никак не могла вспомнить, за каким углом нужный ей поворот.

На ручке коляски висела большая яркая сумка, украшенная фигурками розовых, с черной гривой, осликов, голубых, с зеленой кисточкой на хвосте, слонов и прочей занятной и невиданной живностью. Там лежало все необходимое для ребенка – подгузники, бутылочки и баночки с детским питанием, игрушки и погремушки. Там же был и телефон Марины Петровны. Она решила позвонить сестре и выяснить, куда следует идти. Начала рыться в бесконечной утробе сумки. Все перемешано, спутано, и телефон оказался где-то в глубине, на самом дне, под бутылочками и гремящими мишками.

Наконец она извлекла его и пришла в ужас. Сделанный из дешевой и непрочной пластмассы, от духоты и давления лежащих на нем предметов, телефон деформировался и стал похожим на шоколадку, которую долго сжимали в горячей и потной руке. Экран скукожился, и на нем ничего невозможно разглядеть.

От ужаса Марина Петровна так громко воскликнула, что находившиеся в строительном вагончике рабочие выскочили оттуда и окружили ее. Они пытались как-то помочь. Но все их усилия оказались тщетными. Клавиатура отслоилась, однако нужная Марине Петровне буква «Н» выступала и заметно вытарчивала над всем искореженным месивом испорченного телефона. Она упорно жала на клавишу с этой буквой, надеясь, что из памяти телефона все-таки выскочит нужный номер, но тот не реагировал

Все строительные рабочие тем или иным способом, правда, безуспешно, пытались помочь Марине Петровне – телефон молчал. И только один из них – в голубом комбинезоне, с очень бледным, как бы обсыпанным мелом, лицом, с длинными, подстриженными «под горшок», иссиня-черными волосами и невероятно большим угрюмым носом, бормоча что-то недружелюбное, скрылся в строительном вагончике. Потом и другие рабочие покинули ее.

Марина Петровна стояла, держась одной рукой за коляску, а другой рукой отчаянно, но безнадежно жала и жала на клавишу с буквой «Н», надеясь пробудить к жизни свой изуродованный телефон. И тут она проснулась, с облегчением поняв, что это был сон – накануне они с сестрой так нагулялись с девочкой, что и ночью снится прогулка.

Свою сестренку Ниночку, которая была на семнадцать лет моложе, Марина Петровна всю жизнь считала малышкой. И даже сейчас, когда Ниночке за пятьдесят, она на десять сантиметров выше, килограммов на двадцать тяжелее, и у нее уже трое взрослых детей, Марина Петровна продолжает считать маленькой, беленькой и пушистой, как в известном всем анекдоте. Ей хочется спрятать сестру на груди и оградить от бед и огорчений. Родилась Ниночка в тот год, когда маме их было сорок лет, а Марина Петровна уже была студенткой Первого Ленинградского медицинского института имени академика Ивана Петровича Павлова. Сейчас все это называется медицинским университетом. Но во время беременности мамы Марина Петровна была еще десятиклассницей. Тогда она меньше всего думала о своих близких, в общем, и, в частности, о маме, интересовалась в основном теми химическими и гормональными процессами, которые бурлили внутри нее, и очень стеснялась того, что школьные подруги называли ее маму «жирной свиньей». Однажды все-таки она вдруг заметила маму и увидела, что та стала еще больше. До сих пор Марина Петровна отчетливо видит мамин виноватый и жалкий взгляд, брошенный в ее сторону, когда она с презрением подростка и непринужденностью молодой нахалки, которая знает все о том, что следует делать другим, бросила ей: «А ты все толстеешь!»

Сколько Марина Петровна себя помнит, все, и она сама также, говорили, что будет врачом. После окончания школы ей настолько опротивел родительский дом и родительская опека, которая, кстати, была очень навязчивой и тягостной, что поступать она решила куда-нибудь подальше, в Ленинградский медицинский институт. Родители поняли, что этому уже ничто не может воспрепятствовать, поэтому мама, на восьмом месяце беременности, поехала ее сопровождать. Тогда это только раздражало девушку. Теперь же она хорошо понимает свою маму, которая, несмотря на тяжесть, самоотверженно решила помочь и хотя бы немного поддержать дочь в трудный и ответственный период жизни.

Надо сказать, что натерпелась и настрадалась мама в этой поездке с молодой и революционно настроенной Мариной Петровной изрядно. Сейчас-то она понимает, каково ей было, и что она перенесла. Достать билетов на поезд в деревне под названием город Сызрань, в котором они тогда жили, было невозможно. С помощью начальника железнодорожной станции их просто всунули в вагон. Сначала они всю ночь сидели на приставных местах. Потом кто-то сжалился над мамой и уступил ей свое место. Позже они получили плацкарту и следующую ночь спали нормально. Прямого поезда в те времена не было, и в Москве была пересадка. Мама очень устала от неудобств поезда. Она захотела пойти отдохнуть в комнату матери и ребенка. Марина же Петровна в этом увидела только ущемление своих прав, прав «уже взрослого человека», и категорически отказалась следовать за ней. Обессиленная мама потащилась бродить по окрестностям Казанского и Ленинградского вокзалов. А в ленинградских трамваях, как вспоминается, на нее неоднократно начинали кричать бабы, говоря, что она растолстела выше всякой меры и уселась на инвалидское место. Мама терпела и молчала. Она помогла дочери сдать документы, устроила ей жилье, вернулась домой, к семье и сразу по приезде родила девочку, малышку Ниночку.

Восемнадцатилетняя Марина Петровна хорошо помнит, какой была Ниночка в годовалом возрасте – маленькая, беленькая, почти прозрачная, со светлыми кудрявыми волосиками, с тоненькими, как куриные лапки, пальчиками, которые, как тогда ей казалось, постоянно непроизвольно шевелились. В те времена Марина Петровна не то что не любила свою младшую сестренку, она старалась держаться в стороне от этого хрупкого, сопливого и вечно плачущего существа. Видела она ее только во времена студенческих каникул, но в это время юная студентка постоянно была занята своими делами, поклонниками, и для Ниночки в ее жизни не было ни времени, ни места. Она ее не просто замечала.

Когда Ниночке было года четыре или пять, она заболела коклюшем. Болезнь выражалась в жутких приступах кашля, которые кончались рвотой и «петушиным криком». Это обстоятельство не прибавило любви старшей сестры к младшей. Узнав о болезни, позвонила бабушка, мамина мама, и пригласила обеих внучек к себе. Лечащий врач сказал, что приглашение пришло очень кстати, так как один из способов лечения коклюша – это