Стоп-кадр. Легенды советского кино - Николай Ирин

два десятилетия жизни, регулярно общаясь в телестудиях с поклонниками или интервьюерами, Гурченко разыгрывает вариации несуществующего спектакля на тему собственной судьбы. Ее актерское воображение откликается на любые предлагаемые собеседником обстоятельства: сразу начинаются импровизации, демонстрации пластического и речевого волшебства. Иной раз она даже осаживает себя, волевым усилием возвращает в настоящее с комментарием вроде: «Актерское воображение – основа профессии. Стоит начать что-нибудь представлять, как тотчас оказываешься где-то там, далеко». Когда интервьюеры-мужчины пытаются льстить относительно внешности, Людмила Марковна ставит их на место: «Лицо у меня никакое, гуттаперчевое. Я могу поэтому сделать из него что угодно». Собеседники, возражают, искренне спорят, но права-то она, а не они.

Если с сугубым вниманием смотреть ее фильмы 1960-х, то заметишь: находящаяся в перманентном, зачастую излишне нервическом поиске Люся фантазирует на темы чужих образных решений, будто бы подсознательно пытается понять, как коллега по актерскому цеху добилась того или иного эффекта. Ранняя Гурченко (за вычетом героини спонтанной «Карнавальной ночи») методично играет со своим гуттаперчевым лицом, отчего в одной картине внешне походит, скажем, на Анастасию Вертинскую, а в следующей – на, допустим, Валентину Талызину. Воображения – не занимать, хотя терпение тоже постепенно формируется, Людмила Марковна не пропускает значимые культурные события, избирательно читает, остроумно анализирует, меняет весьма начитанного мужа на супруга просто талантливого или, наоборот, сходится с мужчинами лишь по любви, в надежде обнаружить не только крепкое плечо, но и тонкую внутреннюю организацию.

Литературный материал, который она воплощает в кадре – не подпорка, не прищепка, не виньетка, он всегда пропущен через себя, осмыслен, осознанно взят на вооружение. «А я верю в энтузиазм!» – в «Старых стенах» актриса говорит эту фразу убедительно потому, что во время репетиционного процесса проверила ее на соответствие своему душевному строю. Вот в очередном интервью она с горящими глазами заявляет: «Мне до сих пор нравится, как в «Разгроме» Фадеева говорит Левинсон: «Нужно было жить и исполнять свои обязанности». Для кого-то здесь – пустая риторика, пропагандистский трюизм, для Гурченко – норма жизни, повседневная инструкция.

Активно воображая идеальную себя (не только броскую, звездную, но и умную, социально значимую), эффектную харьковскую девчонку она полностью переформатировала. К началу семидесятых голос, пластика, резкость, эмоциональность, «народность» остались, но при этом сформировалась внутри некая драгоценная порода как продукт смелого фантазирования. Когда видишь, как убедительно справляется Гурченко с насыщенными драматизмом ролями в 1970–1980-е, догадываешься о ее бесстрашии, убеждаешься в особом профессионализме. Похоже, в трудные времена, когда хотелось больше, чем получалось, она заблаговременно примерила на себя, хрупкую, женственную, все мыслимые мировые трагедии, драмы, водевили, добросовестно продумала все трудные ситуации. Ей еще и не предлагали подобного материала, а она к нему уже подготовилась.

Картину «Старые стены» Виктора Трегубовича Людмила Марковна называет переломной. Эту драму принято по сию пору считать «производственной», хотя тонкий, даже изысканный сценарий Анатолия Гребнева – нечто большее, нежели добротно выполненный социальный заказ партии и правительства. Директор текстильной фабрики Анна Смирнова – человек, внутри которого созрело новое содержание, обнаружилась благодаря несмелым порывам философская глубина. При этом социально-психологические привычки сорокалетней женщины как бы остаются прежними, «замшелыми». Или все-таки общественное служение и строгая манера поведения неизмеримо выше индивидуального влечения к «счастью», которое исповедует перебирающая мужей дочка героини?

Анна Георгиевна вроде бы и умнее, и поведенчески ближе зрителю, нежели дочь, но традиционный уклад, «старые стены» все равно будут разрушены. Нет смысла щадить и просить о пощаде – «вечный бой, покой нам только снится»… Можно ли зрелой, давно сформировавшейся женщине без страшных потерь встроиться в опрокидывающий опоры поток времени? Благодаря внешне сдержанной и в то же время самоуглубленной манере Людмилы Марковны мы угадываем за фасадом производственной драмы острую экзистенциальную проблематику. Гурченко во многом предвосхитила (предопределила) будущую манеру начальниц Инны Чуриковой и Веры Алентовой в таких шедеврах, как «Прошу слова» и «Москва слезам не верит», которые местами тоже «притворяются» социально-производственными хрониками.

В 1973-м она возвращается в высшую лигу и за десять лет непрерывного, выматывающего, но такого необходимого для ее души съемочного процесса превращается в общепризнанного универсала, в национальный феномен, которому подвластны все жанры. Ретродрамы о тонкости человеческих отношений, о стойкости женского характера «Двадцать дней без войны» и «Пять вечеров», эпическая «Сибириада», эксцентричная «Любимая женщина механика Гаврилова», густо замешанные на музыке и танцах «Соломенная шляпка», «Мама», «Небесные ласточки», «Рецепт ее молодости», изысканные «Полеты во сне и наяву», всенародно любимый «Вокзал для двоих», потрясающий телевизионный «Бенефис Людмилы Гурченко» – вот лишь наиболее известные работы этого периода. Наступление тут идет по всем фронтам, с неизменным феерическим успехом.

Незабываем тонкий рисунок ее ролей в замечательных картинах «Любовь и голуби», «Моя морячка», ценен очередной опыт сотрудничества с Эльдаром Рязановым пусть в несовершенных, но по-своему обаятельных «Старых клячах» – Людмила Марковна не изменяла зрительскому кино никогда. Она написала замечательные книги о судьбе и профессии, тонула в быту и одновременно парадоксально пребывала в каких-то заоблачных эмпиреях, где чисто, светло, еще при жизни. Гурченко любила свою страну и родной Харьков. В одном из поздних интервью выразилась совершенно по-советски: «Надо точно знать свое место в рабочем строю». В другом пококетничала: «Мне сейчас нравится: «Старушка, не спеша, дорожку перешла». Наконец, в третьем выдала настоящее кредо: «Безумно нравятся люди, которые приходят со своей историей, со своим городом, со своим акцентом».

Она сумела добиться того, что ее невозможно ни с кем спутать (хотя для многих из нас сравнение себя с персонажами, экранными образами этой уникальной актрисы – обычное дело). Просто-напросто стала звездой, которая никогда не погаснет.

Битвы с Тенью

Олег Даль

Олег Иванович Даль (1941–1981)

Про этого актера лучше всех, пожалуй, сказал Андрей Битов, по чьему сценарию сделана картина «В четверг и больше никогда»: Олег Даль был идеально приспособлен к литературным персонажам, героям-фантомам, которые вроде бы представляют собой заведомый вымысел, порожденный скоплением на бумаге литер и фраз, и при этом получают реальное измерение в нашей повседневной жизни. Примерно то же самое другими словами выразил поставивший «Отпуск в сентябре» Виталий Мельников: между Олегом Ивановичем и его персонажем, вампиловским Зиловым, не было никакого зазора, и данное обстоятельство режиссера сперва даже пугало.

«Даль никогда не исполнял никаких ролей. Он просто существовал в своем собственном, неповторимом образе. Но его личность, как у каждого талантливого человека, менялась в той мере, в какой перемены эти были необходимы для воплощения того или иного художественного образа», – так высказался о замечательном артисте