Возвращение на «Остров Россия» - Вадим Леонидович Цымбурский

признаков. Во-первых, это исключительная стратегическая роль государства в хозяйственной сфере, вплоть до деспотического синкретизма власти и собственности (Р.Пайпс). При этом государство у нас тяготеет к роли главного цивилизатора, сдерживающего чисто этологическую («зоологическую») самоорганизацию человеческих масс. Во-вторых, это конвергенция культурной и политической функций, когда крупные политические кризисы протекают как кризисы культурной непрерывности, кризисы самоидентичности общества, восстанавливаемой на основе культурно нагруженных политических решений. И, наконец, мы видим базисную популяцию, которая транспонировала свою духовно-социальную «особость» в геополитическую традицию: это люди, выступающие для себя и для мира как «русские».

Я говорю именно о русских. Определения этой цивилизации как «славянской» или «славяно-тюркской» – не говорю о «православно-исламских» нелепостях – это недоразумения, обычно допускаемые сознательно в целях пропаганды. Евразийцы первого призыва были тысячу раз правы, подчеркивая статус славян вообще как маргиналов романо-германской Европы, а в начале нашего тысячелетия – также и маргиналов византийского Восточного Средиземноморья. Эту специфику вполне обнаруживают славяне-католики, как и другие западно-христианские народы Восточной Европы, не входящие в ядро романо-германской цивилизации. В первой половине нашего тысячелетия – объекты германской колонизации, в XVI–XVIII вв. – обитатели ареала «вторичного крепостничества», кормившего своим хлебом модернизированную коренную Европу, в XVIII–XIX вв. разделенные между германоязычными империями и Россией, в годы Версальской системы бывшие санитарным кордоном Запада против России, а в годы Ялтинской системы – барьером России против Запада, сегодня они под мистифицирующим самоназванием «Центральной Европы» претендуют на «возвращение» в Евро-Атлантику. Однако приток инвестиций, оказывающийся важнейшим возбудителем их надежд, сильно обусловлен дешевизной рабочей силы – т. е. опять-таки «недоевропейским» характером этих земель. Но тот же «недоевропейский» статус отличает в еще большей мере православных уроженцев Восточной Европы, не исключая украинцев. Идеологи украинской «державности» всегда подчеркивают европейские связи Украины в отличие от «евразийской» России, а осенью 1991 г. журналисты писали о киевлянах, которые, проголосовав за независимость, говорили, будто чувствуют себя почти что в Западной Европе. Геополитическая ниша, контролируемая в последние века русскими, лишь в ограниченной мере соприкасается с ареалом обитания большинства славянских народов.

Но так же, как украинцы, прибалты, молдаване и христиане Закавказья могли усматривать в отделении от России-СССР шанс на сближение с коренной Европой, – среднеазиатские и закавказские тюрки осмысляли вычленение из империи как приближение к миру ислама. Между тем вся история тюркских народов и «неоязыческих» пантюркистских движений, в отличие от исламистских, да и все те традиции «альтернативного евразийства», о коих пишет А.Неклесса, – все обнаруживает в этих народах особый этнический массив, по ряду признаков промежуточный между арабо-иранским ядром ислама и северными платформами Евро-Атлантики и России (см. об этом в моей работе «Сюжет для цивилизации-лидера: самооборона или саморазрушение»).

Поэтому надо признать, что, характеризуя цивилизацию России как «славянскую» или «славяно-тюркскую», мы растворяем ее ядро в континууме народов, занимающих геополитическое и геокультурное место между нею и соседними цивилизациями и исторически способных идентифицироваться с каждой из этих платформ, а на деле принадлежащих цивилизационным междумирьям. На эти очевидности не стоило бы тратить бумагу, не будь они так часто затемняемы рассуждениями насчет этнической неоднородности русских, а также того, что «до сегодняшнего status quo Россия понималась либо как империя, независимо от этнического расселения, либо как союз или конфедерация формально независимых народов». На это надо ответить, что правитель «империи, независимой от этнического расселения», был в глазах подданных прежде всего русским царем, а «конфедерация формально независимых народов» воспевалась в ее гимне как «союз нерушимый», который «сплотила навеки великая Русь». Так что гимн ясно различал два геополитических объекта, к которым понятие «России» могло применяться лишь в разных значениях и на разных основаниях.

Мою модель обвиняют в «этноцентризме». Но что же делать, если в истории отнюдь не редкость цивилизации, ядро которых образуется из одной группы близких друг другу этносов (или даже субэтносов)? Кто усомнится, что ядро китайской цивилизации в основном составляют китайцы? А ядро древнеегипетской – древние египтяне? Подобные цивилизации не менее распространены в истории, чем полисоставные, такие как романо-германская или арабо-иранская.

Можно определенно сказать: хотя Россия никогда не была «государством русских» ни в этнократическом смысле, ни в смысле государства-нации, она может быть непротиворечиво описана как геополитическое воплощение цивилизации, популяционным ядром которой были русские, независимо от их собственного этнического или субэтнического – как угодно – членения. А это значит, что сама цивилизации под именем России может быть представлена в виде «ядра», окруженного геополитическим и этническим континуумом с различным содержанием инокультурных, а на некоторых направлениях – и иноцивилизационных признаков. Такое видение структуры цивилизации предполагает цивилизационную геополитику, основанную на совершенно иных аксиомах, чем в варианте С.Хантингтона с его битвами на «цивилизационных разломах».

III

Мой вариант цивилизационной геополитики включает:

– различение для каждой цивилизации этнического и геополитического ядра и периферии;

– тезис об отсутствии непереходимых границ между перифериями соседних цивилизаций;

– как рецепт практической стратегии – ставку на консолидацию и развитие цивилизационного ядра, наряду со взвешиванием и определенным ограничением обязательств стран ядра в отношении периферии.

В частности, любые поиски цивилизационных разломов на карте Восточной Европы я полагаю произвольными. Для С.Хантингтона таким разломом выглядит стык православных и униатских областей Украины. Но можно приводить и приводить примеры тому, как «границы Европы и Азии» украинскими «державниками» прочерчивались по рубежам Украины и России; венгерскими политиками, вроде адмирала М.Хорти, – между католической Венгрией и православной Румынией; идеологами Великой Румынии – по границам то романоязычия, то распространения латиницы; немецкими властителями дум – то по Висле (О.Шпенглер), то по всему фронтьеру столкновения Германии, в широчайшем смысле, со славянством.

Начиная с «Острова России», я утверждаю, что на этих землях «разломов» нет, ибо они не принадлежат вполне ни к одной из цивилизаций, а так называемые «цивилизационные» или псевдоцивилизационные конфликты, как в бывшей Югославии, приобретают подобный характер из-за стремления «междумирных» народов в их вековечных распрях с соседями снискать усыновление и помощь у больших цивилизационных «человечеств». Сходным способом, как «проливы» между цивилизациями, я трактую Кавказ и казахско-среднеазиатский ареал, сейчас обретший прозвание «Центральной Азии», которое по надуманности и порождаемой путанице не уступает славяно-венгерской «Центральной Европе». (Если Казахстан – «Центральная Азия», то что такое Монголия и Тибет? А если Польша – «Центральная Европа», как отличить ее от Швейцарии?) По сути дела, я отождествляю каждую цивилизацию с ее ядром.

Независимо друг от друга воронежский исследователь С.Хатунцев и я пришли к рассмотрению окружающих Россию «территорий-проливов» от Северного Ледовитого до Тихого океана как единой геополитической системы, гигантского межцивилизационного пояса, фрагменты которого служат материальным субстратом для различных программ «альтернативного евразийства» – от идей возрождения Великого шелкового пути до балтийско-черноморских прожектов. Хатунцев называет такие пояса на цивилизационной