Возвращение на «Остров Россия» - Вадим Леонидович Цымбурский

карте Земли «лимитрофами», перенося на них древнее обозначение пограничных районов Римской империи, с особым режимом, статусом, иногда – двойным подчинением, через которые империя соприкасалась с чужеродным миром, выборочно втягивая его в сферу своего адаптирующего воздействия. Мне импонирует этот термин: он отвечает нынешней реальности, когда цивилизационный лимитроф России, экстериоризировавшись, стал ее лимитрофом государственным.

В моей статье «Циклы похищения Европы» я пишу о полосе – Великом Лимитрофе, включающем Восточную Европу с Прикарпатьем и Приднестровьем, Закавказье с горным Кавказом, далее казахско-среднеазиатский край и, в продолжение последнего, зону обитания алтайских, тюрко-монгольских народов, буддистов и исламистов, по границе платформ России и Китая. Частями этой зоны являются и Синьцзян, и независимое монгольское государство, и китайская Внутренняя Монголия, и ряд российских автономий – от Тувы до Бурятии. За наличным сегодня разрывом Великого Лимитрофа в китаезированной Маньчжурии, оказывающейся плацдармом китайского движения в Приморье и Южную Сибирь, я указываю на Корейский полуостров с его обитателями, родственными по языку и отчасти традициям алтайско-буддистским народам, как на естественное продолжение потенциальных («в случае чего») и реально функционирующих «территорий-проливов» синьцзяно-монгольской зоны. При некоторых дестабилизирующих обстоятельствах весь этот край мог бы образовать между Китаем и Россией «синьцзяно-корейское» междумирье с ответвлением в Тибете.

В той же статье я спорю с высказанным В. Каганским взглядом на Россию как на средоточие разных евро-азиатских (европейской, исламской, китайской) цивилизационных окраин – причем здесь моим главным доводом становится различение «Евразии» и «России». «Евразией» может быть названа совокупность глубинных континентальных периферий, окаймляющих с тыла приокеанские платформы (европейскую и азиатские). У каждой из этих платформ есть своя периферия, свой придел в Евразии. Россия же, если посмотреть с любой из этих платформ, – земля, встающая по ту сторону периферии. Для них Россия – не Евразия, она – «за Евразией».

Уже после сдачи в печать этой статьи я ознакомился с тезисами Хатунцева, в которых обозначены контуры «крупнейшего в планетарном масштабе» лимитрофа между цивилизациями. Воронежский автор описывает Великий Лимитроф как полосу, тянущуюся от Финляндии через Прибалтику, Польшу и Западную Украину, далее через Молдову и Горный Крым – к Закавказью и Анатолии. За Каспием же в нее включает часть Туркмении, Афганистан, Пакистан, Кашмир и Уйгурию, чтобы, наконец, через Монголию, Маньчжурию и Приморье довести ее до Курильской гряды. Алеутских островов и Аляски.

Есть различия между версией Хатунцева и моей. Я отношу к Великому Лимитрофу намного большую часть Восточной Европы и всю область пустынь и полупустынь к северу от Памира, зато не включаю в него Афганистан и Пакистан. Кроме того, я не усматриваю никаких лимитрофных пространств на Тихом океане – если не считать, вслед за М. Ильиным, все наше Приморье русифицированной лимитрофной полосой, требующей особой геополитики.

Воистину, у каждой из старых цивилизаций – своя потенциальная проекция на Лимитрофе: у Евро-Атлантики – Восточная Европа, у Среднего Востока – Кавказ и Средняя Азия, у Китая – отчасти опять же Средняя Азия, Синьцзян, монгольские области и Корея. России же весь Лимитроф достался в окраины целиком. При этом – прав А. Неклесса – в пору ослабления России самоорганизация народов Лимитрофа, осознание ими общности судьбы может происходить на контрроссийской основе, так же, как стратегия России обретает оборонительно-контревразийские черты.

Укажу в подтверждение на каспийско-средиземноморский нефтяной проект, где соперниками России выступают лимитрофные народы с обеих сторон Каспия и Турция, – момент тем более тревожный, что сейчас появились свидетельства готовности Китая включиться в финансирование этого проекта. Еще более показательна реакция на чеченскую войну в Прибалтике и Польше, постоянное участие украинских отрядов в кавказских войнах 90-х гг. нашего столетия: в Абхазии – на стороне грузин, а в Чечне – на стороне Дудаева и т. п., не говоря уже о взаимопомощи между чеченскими и таджикскими антагонистами России.

Введение понятия Великого Лимитрофа позволяет изжить неуклюжие трактовки «сократившейся» России как «региональной державы». Законно спросить: к какому же именно региону привязаны ее интересы? Если бы даже они ограничивались сложившимся в 90-х гг. ближним зарубежьем, то и тогда речь бы шла о пространстве, непредставимом в качестве единого региона. Между тем, помимо ближнего зарубежья, геополитические интересы России в той или иной степени затрагиваются обстановкой на всем Великом Лимитрофе, который представляет собой цепь регионов, пространственно стыкующихся, обладающих близкими функциями в цивилизационной и геоэкономической структуре континента и способных в своей конфигурации выступать своего рода «полупроводниками» конфликтных импульсов и контрроссийских проектов (напомню хотя бы лозунг Д.Дудаева «Литва – ворота Чечне на Запад, Чечня – ворота Литве на Юг»). Мое собственное определение России (относящееся к 1992 г.) как державы «мультирегиональной» не отражает структурной целостности Великого Лимитрофа как основного поля нашей геополитики. Потому я сегодня принимаю принадлежащее К. Сорокину блестящее обозначение – «трансрегиональная держава», отвечающее именно трансрегиональной структурности Лимитрофа-Евразии.

IV

Вопреки Хатунцеву, я не считаю Великий Лимитроф стержнем геополитической организации континента чуть ли не с начала века бронзы. Конечно, нельзя не признать в этой полосе земель своего рода музея этно-культурных и религиозных древностей, сохранившихся по окраинам цивилизационных массивов. Таковы тибето-монгольский ламаизм, зороастрийские пережитки в Средней Азии, известные специалистам «заповедники» индо-европейского язычества в балто-балканской зоне и, наконец, роль Кавказа как прибежища реликтовых этнических семей, тысячи лет назад игравших виднейшую роль в судьбах Передней Азии. Однако подлинно лимитрофную структурную роль все эти края, на мой взгляд, обретают только в середине нашего тысячелетия, вместе со становлением России.

Все, что я писал выше о славянстве вообще, относится и к русским первой половины тысячелетия. Нельзя говорить о существовании русской цивилизации ни во времена Киевской Руси, ни для веков, когда политически данные этносы были частью Ордынской системы, а духовно – отдаленной поздневизантийской епархией. Первым фактором становления здесь цивилизации был крах Византии и означенная эмблемой Третьего Рима эмансипация русских от Средиземноморья. Фактором же вторым и главным – уничтожение Орды и ее обломков, движение русских к Уралу и дальше к Тихому океану, сделавшее их «особым человечеством на особой земле» в окружении «мирового басурманства». Опираясь на свою лесную и лесостепную ландшафтную нишу, русские взорвали старую внутриконтинентальную Евразию кочевников, огромную и зыбкую периферию всех цивилизаций, ни к одной из них не принадлежавшую, но всем грозящую. От этой Евразии остались окаймивший Россию Великий Лимитроф да тюрко-монгольские анклавы внутри воздвигшейся русской платформы, так же напоминающие о древнем состоянии этой земли, как баски или кельты в романо-германской Европе.

Кое-кто из моих оппонентов возмущен причислением Прибалтики и мнимой «Центральной Европы» к Лимитрофу-Евразии. Но не наследие ли старой Евразии, сжатой русскими в Лимитроф, – венгры из Приуралья, оказавшиеся на Дунае, поселения татар-караимов в Литве