Апрельское, или Секрет забытого письма - Елена Андреевна Тюрина

— Привет, рыжая, рад тебя видеть!

Странно. Ко мне ещё никогда никто так не обращался. Кто-то посчитал бы грубым и пренебрежительным. А для меня это прозвучало тепло и по-доброму. Не ожидавшая такого приветствия, я ответила не сразу. Зачем-то приняла максимально серьёзный вид и холодно произнесла:

— Добрый день.

В толпе кто-то хихикнул. Максим же, кажется, растерялся и лишь молча проводил меня взглядом

В магазине соседка Нина Васильевна отвлекла меня очередным рассказом о своих кошках. Просила помочь ей, подержать сумку, пока она сложит продукты. И потом предложила идти назад вместе. А я решила всё же подойти к Максиму, если он ещё не уехал. Но когда вышла, увидела, что вокруг него вьются две девушки — блондинка и брюнетка. Нина Васильевна замешкалась внутри, мне пришлось её подождать и невольно наблюдать за их общением. Максим что-то говорил, те хихикали. А потом бросил взгляд в сторону магазина, наткнулся на меня, и тут же демонстративно отвернулся.

— Маринка, а поехали на старую взлётку, поучу тебя водить, — услышала я, как он довольно громко обратился к одной из девушек.

Когда-то давно, ещё в советские времена, здесь размещался резервный военный аэродром или что-то подобное. Им давно никто не пользовался, а вот для покатушек это было весьма подходящее место. Странно, что ребята гоняли на мотоциклах по дамбе, а не там.

— Ой, Мариш, он такому научит! — заметила другая, и обе рассмеялись.

— Насчёт вождения надо подумать, — ответила блондинка. — А вот подвезти можешь.

— Тогда прыгай в машину, — скомандовал он.

Не знаю, что там было дальше, потому что наконец вышла Нина Васильевна, и мы отправились домой. Я шла, слушая болтовню соседки, сухо отвечая лишь «угу» и закусив губу, потому что в носу кололо от подступивших слёз. Волю им дала ночью, когда ревела в подушку, как школьница. Хотелось позвонить ему или написать. Душили невысказанные чувства. Я понимала, что влюбилась. Он словно приворожил или околдовал. Иначе как меня угораздило увлечься мальчишкой, почти ребёнком? Ему же ещё двадцати одного нет! По мировым меркам он даже несовершеннолетний!

Проснулась какая-то больная. Боль была даже в искусанных губах. Поняла, что не могу себя заставить выйти на работу.

Неожиданно позвонила Леокадия Сергеевна. Судя по голосу, она была страшно чем-то озабочена. Как оказалось, пропал Кактус.

— Он никуда из дома не выходил! Днём спал в своём лукошке, ночью слышно было, как сопит и топает. А тут пропал и два дня уже найти не могу!

— Вы не волнуйтесь так. Я надеюсь, что найдётся. Постараюсь к вам зайти в ближайшее время, вместе поищем, — пыталась успокоить её я.

Вместо работы я в тот день пошла к Симоне Павловне. Хотелось всё-таки спросить о том, о чём мы в прошлый раз так и не успели поговорить. Да и ей приятно было рассказывать о былом. Завидев меня, женщина очень обрадовалась. Первым делом поинтересовалась, была ли я в церкви. Повздыхала, потому что ещё не была. Но я пообещала сходить.

— А где тут раньше находился роддом? В годы войны, например, — спросила я и поняла, что вопрос этот бабушку Симу озадачил.

— У нас не было. В город возили всех, как и сейчас. Тут же ехать недалеко. На бричке возили. Председатель колхоза выделял лошадь. Правда, в войну всех лошадей на фронт забрали. Так что не знаю, как тогда эти дела решали. Может дома.

— А в роддоме могли перепутать или подменить младенцев?

Симона Павловна вытаращила на меня глаза.

— Не знаю, детка. Война была, тогда всякое случалось. Лично я о подобном никогда не слышала. А ты почему спрашиваешь?

— Да мне нужно. Для работы. Хочу об истории посёлка сделать стенд у нас в библиотеке, — на ходу придумала я нелепый ответ.

Бабушка Сима доверчиво кивнула, совершенно не задавшись вопросом, какое отношение к истории Апрельского могли иметь перепутанные младенцы.

— Вот мы с вами в прошлый раз о цыганах говорили. А правда, что тут в годы войны цыганский табор стоял? — спросила я главное, что меня интересовало.

Ответ на этот вопрос поможет мне понять, от чего следует отталкиваться в поисках информации. Но Симона Павловна лишь пожала плечами.

— Смутно помню что-то такое. Мать и бабушка обсуждали, что были цыгане. И что куда-то их немцы вывезли. А куда? Бог его знает. Мне в конце войны всего пять лет было. Так что я мало что помню.

От бабы Симы я шла, когда уже почти стемнело. На западе небо зловеще багровело, будто где-то вдалеке бушевал пожар. Но это был всего лишь закат. Наверное, завтра поднимется ветер. Помню, где-то читала красивую примету о ярко-красном закате. Он означает, что бог солнца спорит с богом ветра… Моя бабушка всегда считала красные закаты плохим предзнаменованием. Не знаю, почему.

С востока же надвигалась кромешная тьма. Уличных фонарей здесь не было. Точнее они давно не работали. Свет лился только из окон. И некоторые дворы освещались, поэтому в принципе дорогу было видно хорошо. Даже фонарик не понадобился… вначале. Но когда потянулись брошенные дома, стало жутковато. Полезли в голову разные нехорошие мысли. Неожиданно вспомнился найденный в каком-то доме покойник… А ведь я так и не узнала, в каком! Вдруг я иду сейчас как раз мимо него.

Едва успела об этом подумать, как вздрогнула от внезапно прозвучавшего в вечерней тишине мычания. Кажется, у меня все внутренности передёрнулись, а не только сердце. И в пот бросило. Первой мыслью, которой я пыталась себя успокоить, было то, что мне послышалось. Но когда звук повторился, данная версия с треском провалилась. Следующий вариант — животное — пугал не меньше, чем возможный спящий где-то в кустах пьяница. Я ускорила шаг. Однако прервавший невнятное мычание голос Максима заставил меня остановиться.

— Бать, вставай, садись в машину. А то вдруг кто-нибудь увидит, — слова доносились из глубины проулка между домами.

Брошенными или жилыми — я понятия не имела. Но свет в окнах не горел. В ответ на его слова раздалось нечленораздельное бурчание и ругань. А затем снова заговорил Максим:

— Вставай! Мама волнуется, ждёт нас.

Я подошла и увидела... то, что увидела. В свете фар припаркованного посреди дороги внедорожника довольно грузный мужчина с седой бородой ползал по земле, заваливался на бок, катался в пыли. Причём выглядел он очень хорошо, явно дорого одет и