Ресторатор - Яна Голд

силы и душу, сутками пропадая на работе. И что в итоге? Меня даже не удосужились предупредить о продаже, словно я вещь – один из столов и стульев, который перекочевал от одного владельца к другому.

Я села в машину и на автомате завела двигатель. Руки дрожали, когда я вцепилась в руль. Я не могла так безропотно смириться с происходящим, не получив объяснений. Лавров должен сказать мне в лицо, почему так поступил.

По долгу службы у меня был домашний адрес Константина Владимировича. Я решительно вбила его в навигатор и тронулась с места.

Всю дорогу я прокручивала в голове возможный разговор, готовясь высказать боссу все, что я о нем думаю. Но когда я припарковалась у его дома, меня охватили сомнения. Вдруг у него были веские причины так поступить? Вдруг ему самому было нелегко расставаться с рестораном?

Тряхнув головой, я отбросила эти мысли. Я заслуживаю объяснений. Мы столько лет проработали вместе, чтобы разойтись, даже не поговорив? Я так не могу.

Наконец, глубоко вздохнув, я вышла из машины и решительно направилась к подъезду. Поднявшись на нужный этаж, я остановилась перед дверью квартиры Лаврова. Сердце бешено колотилось, когда я нажала на звонок. Прошла минута, другая – никто не открывал. Я позвонила еще раз, настойчивее. Все та же тишина.

«Может его нет дома?» – промелькнула мысль.

Но нет, машина Константина Владимировича стояла во дворе, я видела ее, подъезжая.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился Лавров. Он выглядел осунувшимся и постаревшим, как будто за эти несколько дней прожил целую жизнь.

– Ульяна, – тихо произнес он, опустив глаза. – Я знал, что ты придешь.

– Значит, это правда?

Лавров тяжело вздохнул и отступил в сторону, пропуская меня в квартиру.

– Проходи.

Константин Владимирович был небритый, в домашней одежде. Таким я его еще никогда не видела.

Я вошла в квартиру Лаврова, чувствуя, как внутри все сжимается от напряжения. Константин Владимирович провел меня в гостиную и устало опустился в кресло.

– Присаживайся, Ульяна, – сказал он, указывая на диван.

Я села, не сводя с него глаз.

– Почему? – только и смогла сказать я, чувствуя, как к горлу подступают слезы, но чувство обиды и разочарования было сильнее, поэтому, подавив жалость к себе, я выплеснула на него все то, что копилось в моей голове. – Почему вы так поступили? Почему ничего не сказали? Почему не пришли сами, чтобы познакомить всех с новым собственником ресторана, в конце концов? Мне всегда казалось, что вы цените людей, которые работают на вас. Что изменилось?

Лавров тяжело вздохнул, будто каждое мое слово было острым ножом, которым я кромсала его сердце.

– Многое, Ульяна. Многое…

– Да уж, черт возьми, я догадываюсь! – не сдержалась я. – Человек, для которого его бизнес был всем, вдруг молча отказывается от своего детища. Явно для этого нужны веские причины. Надеюсь, вы все же сможете объяснить, какие.

– Ульяна, если бы у меня были силы кому-то что-то объяснять, я бы сделал это.

– Я продаю бизнес. Это всего три слова, Константин Владимирович! – горько воскликнула я, поражаясь его поведению. – Вы меня, конечно, извините, но мне кажется, я заслужила это услышать до того, как все случится. Если бы вы сказали это заранее и попросили не задавать лишних вопросов, я бы не стала переходить черту. Но сейчас я чувствую себя преданной! Как будто мне плюнули в душу и продали наравне с кухонной утварью. И думаю, я не одна испытываю подобные чувства! Наши ребята уважали вас… Вы всегда были для них живым примером бизнесмена, который делает для своего коллектива больше, чем просто приходит и забирает прибыль. Но, видимо, и они, и я ошибались на ваш счет!

Лавров резко встал, его руки сжались в кулаки, будто он пытался удержать в них остатки разрушенной репутации.

– Я стал задыхаться, Ульяна! – вырвалось у него.

В этом признании было столько боли и отчаяния, что я опешила.

– В смысле? – растерянно спросила я.

Он зашагал по комнате, мельтеша из стороны в сторону, словно взвешивая, стоит ли мне раскрывать реальное положение дел или ограничиться сухими фактами.

– Крупные кредиты, инновации… Это же не просто цифры. Я пытался идти в ногу со временем. Хотя ты сама знаешь, как тяжело мне давались перемены. Каждое новшество – как прыжок с парашютом. Ты вложил деньги, а потом остается только ждать – сработало или нет. Кажется, ты летишь, ветер режет лицо, адреналин – живее, чем от любого допинга.

Он резко обернулся, и на мгновение я увидела в нем снова того Лаврова, с которым познакомилась десять лет назад – акулу ресторанного бизнеса. Волевого и основательного мужчину, который когда-то дерзко перекупал шеф-поваров под носом у конкурентов.

Я молчала, не смея вставить и слова, потому что видела: он говорил правду. Ту правду, которая может быть неприглядной и в ней порой тяжело признаться самому себе.

– Но когда ты болен, и врачи говорят, что тебе осталось лет пять, если не будешь лечиться, – по дрогнувшему голосу казалось, что из Лаврова вдруг выпустили весь воздух, – когда каждое утро начинается с таблеток, а не с кофе, гонка превращается в удушье.

Константин Владимирович тяжело опустился обратно в кресло, словно все силы разом покинули его.

– Я стал не справляться… Груз кредитов давил, но я создавал иллюзию стабильности. Переводил со своих счетов, заложил квартиру жены. Почти без задержек оплачивал счета поставщиков и зарплаты, а потом… – Его плечи сгорбились, будто невидимый груз придавил их. – Проснулся ночью от того, что не могу дышать. Не в переносном смысле, Ульяна. Буквально.

Я машинально втянула воздух, как будто сама переживала его нехватку. В глазах стояли слезы, и я даже не пыталась их сдерживать. Константин Владимирович подошел к столику, дрожащей рукой налил воды из графина:

– Врачи сказали: или я отпускаю все, или следующий приступ станет последним. Выбирать между делом жизни и жизнью, – горько усмехнулся Лавров. – Я смалодушничал. Продал. Сбежал.

Я сидела, оглушенная его признанием. Мне стало стыдно за свою вспышку и чересчур эмоциональные упреки. Злость и обида испарились, уступив место состраданию и горечи. Передо мной сидел не тот уверенный в себе бизнесмен, которого я знала долгие годы, а обычный живой человек, оказавшийся перед сложнейшим выбором.

– Признаться коллективу? Сказать: «Простите, ребята, я сломался»? – его голос сорвался в шепот. – Я же, как их отец. Отцы не падают.

Я встала, не зная, то ли обнять его, то ли швырнуть в стену этот графин, хоть это и не поможет унять тупую ноющую боль. Размазывая по