Рожденный, чтобы жечь! – 3 - Дмитрий Лим

В этот момент та самая фигура приблизилась к Кукловоду. Движения ее были плавными и грациозными, словно у танцора. Карлик, все еще излучавший чудовищную энергию, весело подпрыгивал рядом.

— Апути! Апути кука! — радостно восклицал он, как будто предвкушая нечто забавное.

Кукловод смотрел на приближающуюся фигуру с ужасом. Он чувствовал, что от нее исходит нечто, чего он не может понять. Сила, превосходящая все, что он когда-либо видел.

Фигура остановилась прямо перед ним. Не говоря ни слова, она замахнулась и от души дала ему по морде. Удар был настолько сильным, что Кукловод отлетел к стене, ударившись головой о ржавую трубу.

— Вот тебе, гаденыш, за хрен пойми какие мутки! — произнесла фигура, и в ее голосе послышались нотки явного удовольствия.

Валентина, увидев, что ее цель повержена, застыла на месте, как громом пораженная. Огонь в ее руках погас. Она смотрела на лежащего на полу Кукловода, не понимая, что только что произошло.

— Что… что я сделала? — прошептала она, почувствовав облегчение и в то же время ужас.

Фигура обернулась к ней. В полумраке склада ее лицо казалось почти нереальным. На нем играла легкая, загадочная улыбка.

— Да дохера чё, — ответила она, и ее голос звучал мягко и успокаивающе. — Вы типа пропали, а потом херня полная началась. Ну ничё, деваха, Боря пришёл и всё разрулил. А теперь погнали, я жрать хочу.

Она обвела взглядом растерянных людей, которые постепенно приходили в себя.

— Вы свободны, — объявила она. — Вы больше не марионетки. Теперь вы сами хозяева своей судьбы.

Несколько человек попытались поблагодарить ее, но она лишь отмахнулась.

— Не стоит благодарности, — сказала она. — Я просто сделала то, что должна была. А теперь мне пора. Дел еще много.

Она посмотрела на карлика, который смотрел на неё с неприкрытым недовольством.

* * *

— Короче, — Клеменко сидел напротив инструктора, закинув ногу на ногу. — Там было дохера одержимых. Я им по морде дал. Потом нашёл большого кукловода…

— Сильного, — попытался поправить его мужчина.

— Да не, не такой уж и сильный, — парировал Боря. — Короче, я ему нос сломал и душу выбил. Потом, эта ваша, девка, как там её…

— Валентина…

— Заносчивая, которая, — перебил Клеменко, поудобнее располагая Гуглю у себя на коленке. — Она там херь какую-то несла про свободны и всё в том же духе. В общем, задолбала. Короче, фишка в том, что они сидели всё это время на складе. Зачем? Хер его знает, они нам ничего не сказали.

— Они, — начал было инструктор, но тут же осекся.

В его кабинет вошёл высокий мужчина с военной осанкой.

Вошедший мужчина бросил на Клеменко взгляд, прожигающий насквозь, как будто тот был мишенью на стрельбище. Боря не растерялся и в ответ одарил незнакомца своей фирменной обезоруживающей ухмылкой. Инструктор, казалось, уменьшился в размерах и вжался в кресло, словно улитка в раковину.

— Клеменко, — процедил военный, отчего в кабинете повисла тишина, которую, казалось, можно было резать ножом. — Объясните мне, пожалуйста, вот что. Вы, значит, «дал по морде дохренище одержимым», «сломали нос кукловоду», а потом, явились, чтобы рассказать нам эту… эээ… историю?

— Ну а что такого? — невозмутимо пожал плечами Боря. — Я ж отчитаться пришел. Операцию же провел. Успешно. Кукловод теперь носом воздухом свистит, одержимые в отключке, эта, как её… Валька, теперь на меня косо смотрит, как будто я её личную секту разогнал. Все как вы любите.

Военный помолчал, сверля Клеменко взглядом. Потом медленно, словно раздумывая над каждым словом, произнес:

— Клеменко, ваша… прямо скажем, неортодоксальная методика… порождает определенные… скажем так… вопросы. Во-первых, «дохера одержимых» — это сколько в штуках? Во-вторых, каким образом вы «выбили душу» из кукловода? Это что, новая тактика? И, наконец, в-третьих, почему группа студентов, которых нашли, выглядят так, будто его пожевал ротвейлер?

— Ну, насчет количества, я не считал, — Боря почесал затылок. — Ну, много. Штук двадцать, может, тридцать. Они же, как тараканы, лезут и лезут. Насчет души… ну, я ему так врезал, что у него аж искры из глаз посыпались. Думаю, что-то повредил. Наверное, повредил, в общем, думаю за этот инцидент мне надо дать премию.

— А студенты? — не унимался военный, игнорируя намек на премию.

— А что студенты? — удивился Боря. — Ну, два месяца жрали хрен пойми что, жили под колпаком одержимых. Да и какая нафиг разница? Мы же провели успешную операцию, сделали то, что остальные за два месяца сделать не могли. И еще, по поводу Валентины вы не думали, что к ней нужен психолог? Она какая-то странная.

Военный глубоко вздохнул, пытаясь сохранить самообладание. Инструктор, казалось, совсем растворился в кресле.

— Клеменко, — процедил он, — вы представляете, что из-за вашей «успешной операции» мы теперь имеем кучу проблем? Во-первых, городские власти в панике. Они понятия не имеют, что происходит на складе, а мы, благодаря вам, не можем им ничего объяснить. Во-вторых, эта самая Валентина, которую вы так невзлюбили, — ценный сотрудник, и её психологическое состояние сейчас оставляет желать лучшего. И, в-третьих, этот «кукловод» теперь сидит у нас в камере и повторяет одно и то же: «Грядёт — зло! Грядёт — конец света!». И его душа, к слову, на месте.

Боря нахмурился, военный закрыл глаза и потер переносицу. Ему казалось, что еще немного, и у него начнет дергаться глаз.

Боря вздохнул. Ну вот, опять он во всем виноват. Как всегда.

— Ну, слушайте, — начал он примирительно. — Насчет городских властей… ну, скажем, им полезно иногда понервничать. А то совсем засиделись в своих кабинетах. Валентина ваша… ну, может, ей реально нужен психолог. Я ж не виноват, что у нее с головой не все в порядке. А кукловод этот… ну, мало ли что он там бормочет. Может, это у него от удара головой о трубу. Или он просто репетирует речь для ток-шоу. В наше время, знаете ли, всякое бывает.

Военный открыл глаза и посмотрел на Клеменко с таким видом, будто тот был тараканом, которого он только что обнаружил в своей тарелке с супом.

— Клеменко, — сказал он, стараясь говорить как можно медленнее и четче, — вы вообще понимаете серьезность ситуации? Мы имеем дело с… с… явлениями, которые не поддаются рациональному