Давайте помолимся! - Аяз Мирсаидович Гилязов

хромовыми сапогами, входит щеголеватый кудрявый капитан. Они тепло приветствуют друг друга, приятельски обнимаются, затевают непринуждённую беседу. Вспоминают чей-то весёлый день рождения, дорогой коньяк, ароматное пиво, раков. Перебивая друг друга, восторгаются. Опять принимаются накручивать покорное ухо телефона. Звонят Николаю, чтобы узнать, когда день рождения Маруси. Время идёт. Повязав на округлый зад маленький фартук, цокая каблучками, в кабинет входит красивая девушка с подносом. На нём бутерброды из белого хлеба с маслом и сыром и пара кружек с ароматным, способным свести заключённого с ума, чаем. Причмокивая от удовольствия, потирая холёные руки, то и дело смеясь над свежими анекдотами, офицеры долго чаёвничают. Поблагодарив за угощение, капитан уходит. Следователь достаёт из серебряного портсигара, украшенного дарственной надписью, ароматную сигарету и закуривает. Подойдя к окну, смотрит вдаль, туда, где за тюремным забором должны начинаться вольные просторы. Снова садится. Берёт телефонную трубку и, передумав, кладёт на место. Опять кто-то входит в кабинет. От долгого сидения у тебя ломота во всём теле, болезненно зудят глазницы и кажется, что нет сил не то что согнуть спину, пошевелить рукой. Ничего не сказав, ни о чём тебя не спросив, следователь захлопывает весьма пухлое «Дело» и вызывает конвой.

На рассвете ты возвращаешься в камеру, ложишься спать, и почти сразу же раздаётся стук волчка: «Подъём!» Попробуй не проснуться, не подняться с кровати! Одна ночь проходит в таком режиме, вторая, третья. Даже самые крепкие люди больше трёх суток не выдерживают. Невзирая на постоянный голод, еда перестаёт лезть в глотку, чай дерёт наждаком, единственная тюремная радость превращается в пытку. На четвёртый день человек ломается, теряет уверенность, становится тенью самого себя, перед его глазами встают разные видения, о какой стойкости тут можно говорить!.. На пятые сутки он уже готов подписать любые бумаги. Прошедшие через это испытание, ожидающие приговор сокамерники подначивают, уму-разуму учат: «От следователей не отвертеться, если живыми выберемся в лагеря, напишем прокурору, да что там – самому Сталину! Главное, не подохнуть на Чёрном озере!» Заключённых, призывающих проявить стойкость, не поддаваться, я в тюрьме не встретил. А ведь здесь, как нигде, жаждешь человеческого внимания, совета, хочется кому-то верить, довериться… Знаю, есть и другие примеры: Жан Вальжан31, легендарный человек-кремень, девятнадцать лет проведший в кандалах, в холодном каменном подвале, при ежедневных пытках и избиениях. Но остались ли такие несгибаемые герои в безнадёге тоталитарного режима? А ведь я привёл примеры самых простых пыток Чёрного озера, через которые прошли практически все арестанты.

29 февраля 1992 года по телевизору показали документальный фильм «Конец дворянского гнезда. Неизвестный террор». Ведущий, изучив дела32 расстрелянных в томской тюрьме знатных личностей – князей Голицына, Волконского и многих других, приводит немало поучительных примеров и ужасающих фактов.

«Я изучил порядка десяти тысяч дел, – с горечью рассказывает автор фильма. – Всего двое отвергли предъявляемые им обвинения. Их дела так и подытожены: «Виновным себя не признал». Из десяти тысяч лишь двое проявили стойкость! Одна из них – княгиня Елизавета Волконская. С детства прививаемые этому потомку знатного рода благородство, честь, выдержка помогли не сломаться в тюремных застенках. Елизавета Волконская смогла гордо смотреть в лица палачей-большевиков. Помните, жена декабриста Волконского поехала в Сибирь вслед за сосланным мужем. В сталинские времена история повторилась. Вслед за сосланным мужем Елизавета Волконская добралась аж до Томска. Оказывается, он под другой фамилией работал художником в местном театре. Даже и в этой глубинке сцапали Волконских!.. Их расстреляли, но папки тюремных дел сохранили незапятнанные, гордые имена.

В одной только тюрьме Томска десять тысяч арестантов оговорили себя, легли под топор палача. Даже подумать страшно, каким изощрённым пыткам подвергли их следователи и надзиратели!

А что это, «признать вину»? Думаю, что поговорить об этом, раскрыть суть понятия, самое время и уместно. Ты – гражданин СССР, любишь родную страну, всю жизнь трудишься в колхозе или на фабрике, ударник, стахановец, за страну готов денно и нощно проливать пот и кровь, «до последней ложки». Ты – образец для подражания, не пропуская ни одного занятия, посещаешь политические кружки, грызёшь гранит учений Маркса и Ленина и даже знаешь основные постулаты наизусть. У тебя даже нет сменных штанов, но дома на полках обязательно стоят «кирпичи» этих гениев. Ты никогда не нарушаешь законов, не подрываешь устоев социализма, первым идёшь голосовать в день выборов. На демонстрациях, вытягивая жидкую шею, мол, видят ли меня, кричишь во всю глотку «ур-ра!». Но даже при всех этих условиях ты не сможешь доказать, что ты «настоящий советский человек!» Нет, не поверят тебе! Чтобы доказать свою «настоящесть», тебе нужно кого-нибудь сдать, надо обязательно помочь соответствующим органам упечь кого-нибудь в тюрьму. Другого пути, других возможностей нет. На партсобрании ли ты разнесёшь в пух и прах соседа или донос напишешь в контору Чёрного озера – дело твоё. Только после этого тебе поверят партия, советы, органы правосудия. А те десять тысяч заключённых томской тюрьмы, которые признали себя виновными, наверняка утянули за собой ещё по нескольку человек каждый…

Понимаю, когда твои пальцы прищемляют дверью, под ногти втыкают иглы, горящим бычком прижигают ушные мочки, со всего размаху пинают в пах, поневоле сломаешься. Тюрьма для того и существует, чтобы ломать людей. Нужно крепко помнить вот о чём: построенное Лениным-Сталиным и их приспешниками-кровопийцами государство мало чем отличалось от тюрьмы. Арестантов ломала не только тюрьма, они попадали в камеру готовенькими, со сломленным духом, обессиленные. Тюрьма являлась лишь продолжением политики Ленина-Сталина, российский народ в тюрьме, называемой «воля», влачил жалкое существование – в постоянной нужде, измождённые бесконечным трудом, не свободные люди, а полутрупы. Потому-то из десятитысячной зоологической группы можно на пальцах одной руки пересчитать тех, кто оказался способным сохранить гордость и честь при любых обстоятельствах. Описывая тридцать седьмые годы, многие авторы делают акцент на физических, телесных пытках. Ибрагим Салахов тоже идёт этим путём. В пятидесятые годы тяжесть духовных издевательств была ничуть не легче физических. И вообще, надо понимать, что психология заключённых в каждую эпоху своя. В газете «Известия» от 14 ноября 1991 года вышла большая сводная (информацию прислали корреспонденты со всех регионов России) статья. Буквально на следующий день после объявленной на 13 ноября всеобщей предупредительной забастовки заключённых. «Нужна новая тюрьма!» – таков был заголовок заметки. Значит, для каждой новой эпохи нужна новая тюрьма, подходящая под действующие в эту эпоху новые порядки! Это раз. Среди всей информации обзора меня больше всего потрясла следующая: «Созданная тоталитарным государством исправительная система не только причиняет физическую боль, способствует этому как способу наказания. Ей