Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

республиканской, антироялистской и, конечно же, антибританской основе. Более того, раскрытие заговора обеспечило первому консулу фактически общенациональную поддержку на его пути от консульского кресла к императорскому трону. Жорж Кадудаль, прежде чем взойти на эшафот, узнал, что Наполеон, хотя ещё и не коронован, уже провозглашён императором. Поэтому «французский Махно» встретил свою смерть с такими словами: «Мы сделали даже больше, чем рассчитывали. Хотели вернуть Франции короля, а дали ей императора!»[1731]

4. Феномен герцога Энгиенского

Об англо-роялистском заговоре Кадудаля, Пишегрю и К° можно сказать, что он был последним заговором против гражданина Бонапарта. С последующими заговорами придётся иметь дело уже императору Наполеону. Но в то время, когда Кадудаль, Пишегрю, Моро и прочие ждали суда за тюремными решётками (а Наполеон ещё не стал императором), их затея неожиданно и ненадолго, всего на шесть дней, получила продолжение, возымевшее столь громкий мировой резонанс, что отзвуки его слышны до сих пор. То был политический и юридический казус — расстрел герцога Энгиенского.

Следствие по делу о заговоре Кадудаля неминуемо вышло бы на кого-то из принцев королевской семьи Бурбонов, если бы Наполеону не подвернулся под горячую руку герцог Энгиенский. Дело в том, что с первых же арестов практически все обвиняемые (кроме Моро, который почти до конца следствия всё отрицал) в своих показаниях говорили одно и то же: к решающему моменту заговора, в час икс, должен был объявиться из Англии «принц» королевского дома, имя которого никто назвать не мог. Наполеон решил, что это мог быть один из трёх Бурбонов, пригретых Лондоном: граф Карл д'Артуа, его младший сын герцог Шарль Фердинанд Беррийский[1732] или принц Луи Жозеф Конде. Первый консул приказал Рене Савари, который был тогда начальником тайной полиции, следить в оба за северным побережьем Франции. Савари наладил слежку образцово: все возможные пункты высадки на французскую землю из Англии были взяты под неусыпный контроль, но… прошёл месяц, другой, а принц не появлялся. Однажды, как вспоминал Наполеон на Святой Елене, ему сообщили, что возле Дьеппа предполагает высадиться герцог Беррийский. Савари приготовился надлежаще встретить герцога. «Тот был на борту английского корабля, который близко подошёл к берегу, но определённый сигнал, о котором заранее договорились, не был подан. Берри испугался, и корабль с ним отплыл от берега»[1733]. В итоге к началу марта 1804 г. Савари вернулся в Париж ни с чем.

В этот момент Ш.М. Талейран и подсказал Наполеону, что все Бурбоны находятся далеко (кроме трёх «лондонцев», Людовик XVIII — в России, старший сын графа д'Артуа герцог Луи Антуан Ангулемский — в Польше), а вот один из них — сын принца Конде Луи Антуан Анри де Бурбон-Конде, герцог Энгиенский — обретается совсем рядом, в четырёх километрах от французской границы, на территории союзного с Францией германского княжества Баден, в городке Эттенгейм.

Момент для такой подсказки Талейран выбрал иезуитски удачно. В те дни, когда аресты заговорщиков следовали один за другим, но главный из них, Кадудаль, пока ещё оставался на воле, Наполеон был вне себя от гнева и ненависти к Бурбонам[1734]. «Выходит, меня, как собаку, можно пристрелить на улице, а мои убийцы — это священные коровы?!» — восклицал он. Тогда-то «хромой бес», как называли Талейрана, и ввернул, «чтобы выслужиться, — по мнению Е.В. Тарле, — и вместе с тем чтобы безопасно для себя лично отомстить ненавидевшим его роялистам: «Бурбоны, очевидно, думают, что ваша кровь не так драгоценна, как их собственная»». Именно здесь, в этом разговоре Талейрана с Наполеоном, 7 марта и было впервые произнесено имя герцога Энгиенского.

Первый консул не сразу принял решение арестовать и судить герцога. Три дня он размышлял, взвешивал все pro и contra. 9 марта был арестован Кадудаль, который подтвердил, не называя имён, участие в заговоре генералов и «принца». На следующий день Наполеон созвал необычное совещание («что-то вроде тайного совета», как определил его К.-Ф. Меневаль). В нём приняли участие все три консула, верховный судья (т.е. министр юстиции) Ренье, Талейран, Реаль, Фуше и военный комендант Парижа Мюрат.

Общеизвестно, что Наполеон «был не из тех людей, которым можно подсказывать или навязывать чужие мнения»[1735]. Но прислушиваться к чужим мнениям и затем согласиться с ними или отвергнуть их, а может быть, всего лишь извлечь какое-то рациональное зёрнышко, он умел. На совещании 10 марта 1804 г. большинство держалось уклончиво. Категорически высказался против ареста герцога Энгиенского только второй консул Камбасерес — столь категорически, что Наполеон даже уязвил его: «Так вы, оказывается, скупы на кровь Бурбонов». Ещё более решительно, но за арест герцога и за скорую расправу с ним выступили Талейран и Фуше. По меткому замечанию А.3. Манфреда, Фуше, как бывший депутат Конвента, голосовавший за казнь Людовика XVI, и энтузиаст «красного» террора в Лионе, панически боялся возвращения Бурбонов, он «очень хотел бы вырыть между Наполеоном и Бурбонами непреодолимую пропасть» и полагал, что «самой глубокой может стать лишь могила умерщвлённого Бонапартом принца королевского дома»[1736] (а Талейран, кстати говоря, хотел бы создать между Бурбонами и Наполеоном «кровавую реку»[1737]).

Наполеон явно склонялся в тот день на сторону Талейрана и Фуше. Дело не только и даже не столько в том, что он, как сказано у Е.В. Тарле, «наперёд решил судить герцога военным судом, который за доказательствами гнаться особенно не будет»[1738]. К 10 марта в распоряжении первого консула уже имелись серьёзные, на первый взгляд, доказательства, которые, правда, надлежало бы ещё проверить. Так, его агент капитан Рози, выдав себя за адъютанта арестованного генерала Моро, втёрся в доверие к английскому агенту в Мюнхене Ф. Дрейку и вручил ему подложный план роялистского восстания с центром в Безансоне. Со стороны Рози это был пробный шар. Дрейк поверил ему, заявив, что «восстание лучше начинать в Страсбурге, «где у Моро много друзей», а Страсбург и был тем городом, который тайно посещал герцог Энгиенский». Дрейк даже вручил Рози «аккредитив на 10.117 фунтов 17 шиллингов и 6 пенсов» на расходы для восстания[1739]. Главное же, другой агент Наполеона старший сержант Ламот выявил, что в Эттенгейме часто встречается с герцогом скандально знаменитый генерал Ш.Ф. Дюмурье, ещё в 1793 г. изменивший Франции[1740].

Казалось бы, доказательства причастности герцога Энгиенского к англо-роялистскому заговору налицо. «Два затруднения», которые, по мнению Е.В. Тарле, мешали Наполеону решиться на арест герцога, в действительности нисколько