"Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 - Генри Крейн

Она лежала рядом с Мейсоном, подложив руки за голову. Лицо ее рельефно выделялось на белой подушке. Одно плечо приподнялось — оно поблескивало, как матовая бронза. На руку падала узкая полоска света…

— Посмотри, — сказала она, поднося свою руку к лицу Мейсона.

Тот улыбнулся.

— Это от фонаря на улице. Она неспешно привстала.

Теперь осветилось и ее лицо. Свет сбегал по плечам, по груди, желтой, как пламя восковой свечи; он менялся, тона сменялись, становились оранжевыми, потом замелькали зеленоватые и голубые круги, а потом над ее головным оралом всплыло теплое красноватое сияние. Оно соскользнуло куда‑то вверх и очень медленно поползло по потолку.

Мейсон сказал:

— Это отсвет рекламы… Видишь, как прекрасно освещается твоя комната…

Она, кротко улыбнувшись, произнесла:

— Это потому, что ты рядом со мной… Потому, что тут ты… Ты освещаешь меня своим светом, Мейсон… Без тебя бы я теперь просто погибла!..

Овеянная бледно–синим светом, она стояла на коленях в постели…

— Хорошо у тебя тут, — ответил Кэпвелл, поправляя подушку, — по–моему, тут можно сидеть целыми месяцами и забывать обо всем, что творится на свете…

Она улыбнулась.

— Бывают времена, когда я не выбираюсь отсюда целыми неделями.

— Так часто бывает?.. Она поморщилась.

— Нет, не очень…

— Но почему?..

Прильнув щекой к плечу своего возлюбленного, Уэйнрайт произнесла:

— Знаешь, иногда я почему‑то начинаю чувствовать себя так одиноко… Так страшно одиноко, что мне не хочется больше никого видеть…

— И ты сидишь тут?..

Она кивнула.

— Да.

— Одна?..

— Да… — Она отвернулась, после чего печально добавила: — Иногда у меня бывали мужчины… Ты знаешь их: Дэвид, против которого ты в свое время выступал на судебном слушании… Помнишь его — он обвинялся в преднамеренном убийстве своей жены?..

Кэпвелл кивнул.

— Да… Как же не помнить — ты ведь его тогда еще защищала. Я проиграл то обвинение — помню, что напился потом, как свинья… Знаешь, — продолжал он, — иногда мне очень стыдно вспоминать то, что я делал раньше… До смерти Мэри.

Джулия, понимая, сколь болезненно перенес он смерть своей возлюбленной, поспешила отвести его внимание от этой темы.

— Ты не думай так — многим людям стыдно вспоминать кое‑что из своего прошлого… Мне тоже… — Она замолчала, а потом продолжила: — Да, кроме Дэвида тут был еще и Гарри Брэфорд… Но после их ухода я все равно чувствовала себя так тоскливо и одиноко… Мне становилось еще хуже, чем до них…

— А я?..

Джулия подняла голову.

— Что — ты?..

— После моего ухода ты не будешь чувствовать себя еще хуже?..

— Нет, что ты… А потом — ты ведь придешь ко мне еще?..

— Но, — произнес Мейсон, — ты ведь понимаешь, что я не смогу часто приходить сюда…

Она спросила встревоженно:

— Почему?..

Мейсон промолчал — он только смотрел на Джулию, как завороженный…

Совершенно неожиданно для Джулии он спросил:

— Скажи мне… А в такие вот минуты ты, наверное, очень много думаешь… Так?..

Она кивнула едва заметно.

— Да, Мейсон…

— Скажи — о чем?.. Или это секрет?..

Подумав, Уэйнрайт ответила:

— Знаешь что, когда‑то у меня был один парень — морской пехотинец… Кстати говоря — мой первый мужчина. Мы даже собирались пожениться, а потом он меня бросил, уехав к себе в Германию, где служил…

Мейсон улыбнулся едва заметно.

— И ты все время вспоминаешь о нем, когда тебе тут одиноко?..

Джулия нахмурилась — ей были неприятны эти слова Кэпвелла.

— Не перебивай, я совсем не об этом… Так вот, он служил где‑то в Европе, а потом в Африке, а там попал на какую‑то войну, не помню только, с кем, и насмотрелся разных ужасов… Я его встретила как‑то год назад. Так вот, Мейсон, он вернулся жалким калекой и после войны все время думал, какое же это счастье — просто жить. И в сравнении с этим счастьем все остальное казалось ему просто незначительным…

— Ну, и что же ты?..

Вздохнув, Уэйнрайт изрекла:

— Я тоже стремлюсь жить такой жизнью — радоваться тому, что живу, что могу ходить, дышать воздухом, смеяться… Только… Только у меня этого что‑то никак не получается… Наверное это потому, что я все‑таки — очень поверхностный человек.

Мейсон покачал головой.

— Нет, Джулия… Поверхностны только те люди, которые считают себя глубокомысленными…

— А вот я определенно поверхностна. Мне иногда даже самой становится страшно, когда я начинаю думать об этом…

— Ты действительно считаешь так?..

— Дело в том, что я не особенно разбираюсь в глобальных вопросах жизни… В отличие, скажем, от тебя, Мейсон…

— Я тоже не слишком хорошо разбираюсь в них, — ответил тот.

— А я, как мне кажется — совсем плохо. Честно говоря — мне нравится в жизни только прекрасное… Вот я вижу живые цветы — и мне уже приятно.

— Хорошо, — ответил Мейсон, не задумываясь. — Хорошо. Цветы, так цветы…

— Хочешь преподнести мне букет?.. — спросила Уэйнрайт.

Мейсон немного помолчал, словно что‑то обдумывая, а потом произнес:

— Хотя…

— Что?

— Знаешь, Джулия, это уже не поверхностность… Это — высшая философия.

Джулия, усевшись рядом, передернула плечами.

— Возможно. Но, во всяком случае, не для меня. Мне всегда казалось, что я до ужаса поверхностная и легкомысленная…

Кэпвелл смущенно улыбнулся.

— Я тоже.

— Но не так, наверное, как я.

— Помнишь, — сказала Уэйнрайт, — ты как‑то рассказывал, что по твоим последним наблюдениям. Лили Лайт — авантюристка?..

— Вне всякого сомнения. Хотя, как мне кажется, для нее подходит несколько иное слово.

— Какое?..

— Она прожженная аферистка.

— Не вижу разницы…

— Как — неужели ты думаешь, что между тобой и Лайт нет никакой разницы?..

Джулия заулыбалась.

— Как же… Ведь я же не лежу в госпитале в состоянии комы…

Лицо Мейсона посуровело.

— Не кощунствуй, Джулия…

— Нет, ты спросил о разнице…

— Ты спросила о разнице в определениях… Впрочем, дело не в них…

Джулия, сделав небольшую паузу, продолжала:

— Так вот… Мне иногда кажется, что и я тоже. Только мой авантюризм какой‑то скрытый…

Мейсону от этого самоопределения собеседницы почему‑то стало очень смешно. Внимательно посмотрев на Джулию, он спросил:

— А почему теперь у тебя такое упрямое выражение лица?..

Она передернула плечами.

— Не знаю… У меня, как мне