Элунея - 1ex0

вещей своим расширенным сознанием. На их лицах было довольство и наслаждение. Ведь их грани познания увеличились, и они могли понимать всё. Йимир взглянул на меня и Катиару своим расширенным взором и проник в таинства наших сил. Он понял, как творить зора и сопна. А потому, пожелай он познать эти стихии, ему хватило бы лишь практики и некоторых наших наставлений в этих областях. Олия даже спросила, так ли он видит, когда обращается саткаром. И тот, пребывая в удовольствии от этого, сказал, что да, именно так. А после этого у него родилась идея, чтобы, находясь в таком состоянии расширенного сознания, стать Йимироном и взять в руку Орха. Что тогда получится? И ведь он это сделал.

Что он понял, увидел и осознал в тот миг, он не смог рассказать, потому что это произвело на него впечатление. Лишь по обрывкам его фраз можно было понять, что он покинул пределы Сенона и устремился дальше и дальше, и дальше. Но не просто в пространстве. А даже за пределы его. Туда, где пролегает вечный хаос и великое множество миров. Он увидел нескончаемое движение и буйство чего-то на подобии стихии. Перед его сознанием мелькали различные картины: лица, места, события. Люди, сик’хайи, орки, гномы. Крепости, подземелья, степи, города. Ярость, сотрудничество, любовь, угнетение. Сражения, мирный быт, путешествия, поклонение божеству. А потом была тьма, непроглядная и глубокая. Оттуда на него воззрились два мрачных глаза, а голове сразу возникло имя – Иссабаломон. Но в тот же миг его скрутила страшная боль, так что саткар сразу же превратился в сенонца, связь с окта была потеряна, сознание сузилось до размера обычного чародея Сенона. Ноги подкосились и, сдерживая боль, кольер падает наземь. Олия, Сименторий и Зандр тут же бросаются к нему. Но останавливаются на половине пути, потому что рядом с ним в тот миг стоял кто-то ещё. А, точнее, кое-кто, кое-кто особенный. Переплетения чистейшего зора составляли как бы его тело. Глаза, наполненные силой смерти, сияли зелёным свечением. И ужас, который он сеял вокруг, был не просто страхом, но чем-то, ещё большим, чем просто чувство жути, от которого хочется укрыться, ведь от этого ужаса невозможно было укрыться или убежать. Его аура оплетала всех живых, просачивалась сквозь плоть и оставляла в духе свой след. Да, это был Зорага, смертовестник, дух гибели, несущий опустошение, отец всех бессмертных. И он пришёл сюда именно за Йимиром. Точнее, нет, не за ним, а из-за него.

Олия сказал, что видела лишь какой-то странный размытый силуэт, но, когда она смотрела не этот силуэт, ей становилось очень жутко. Сименторий сказал, что видел самого себя, только в обличии нежити. Что привиделось Зандру, псар не пожелал поделиться из практичных соображений – чтобы никто не знал о его страхе, а Катиара – чтобы мы не думали, будто бы у неё вообще есть страхи. Зорага разговаривал с Йимиром. Но мы ничего не слышали. Кольер продолжал лежать на том самом месте, где он и упал, а дух гибели стоял над ним. Долгое время сохранялось безмолвие. Я не посмел вмешаться в этот важный диалог. Остальные не могли ничего поделать, объятые первородным ужасом. Но, как только разговор талами и бессмертного закончился, его глаза обратились на меня. Не нужно было никаких слов. Я понимал, что моё присутствие в разора́де было необходимостью. А потому не стал сопротивляться тому, как сила Пустоты начала обволакивать меня, соединяя со всеми бессмертными, которых принял Бэйн.

Когда Йимир собрался с силами и отделался от ужаса, который он пережил во время разговора с духом гибели, то решился рассказать, что же было не так. Оказывается, возвысившись в своей сущности, он стал проникать своим взором туда, куда ему не следовало, из-за чего различные силы и существа стали обращать на него пристальное внимание. Катиара принялась причитать из-за того, что мы, разорад, храним предназначение и не позволяем существам выходить за грани. Она сказала:

- И что это получается? Мне запрещено расти и развиваться? Я должна всю жизнь проходить обычной ничего незначащей чародейкой?

На что Йимир ей ответил, и эти его слова в точности передали наши мысли:

- Нет, что ты. Если ты сможешь сделать ещё один шаг к величию богов, то это хорошо. Это, наоборот, будет означать, что ты становишься пригодной для свершения великого предназначения. Но если ты, будучи не подготовленной, будешь постигать какие-то грани величия, вот тогда это и будет считаться неправильным. Конечно, в таком случае ты просто-напросто не сможешь постигнуть такое величие, ведь оно спонтанно не возникает. Но если всё же это случится, как случилось, например, сейчас со мной, великим придётся вмешаться. Да, я могу дорасти до такого величия, и тогда никто ничего не скажет мне. Однако я оказался неподготовленным к такому, - после этого он глянул на меня, - И теперь ты стал одним из них. Что это значит? Ты уйдёшь в тот мир, где они все скапливаются?

Я отвечал ему:

- Нет. Я останусь с вами, ведь нам это угодно.

Он долго смотрел на меня, пытаясь углядеть во мне то, что изменилось. С одной стороны моё поведение остаётся всё таким же привычным для них, но с другой – он чувствовал изменения, произошедшие во мне. Но не мог понять, что именно изменилось. И моё выражение «нам это угодно» показало, что я теперь един с разорадом, что теперь и есть разорад. Но, не сумев понять, он сказал:

- Что ж, хорошо. Мы получили урок. И я очень рад этому.

Катиара подхватила его слова:

- Рад? Чему тут радоваться? Ты оступился, совершил ошибку, показал свою несостоятельность. Тут горевать надо.

- Отнюдь. Цель исправления состояла не в том, чтобы унизить меня, а в том, чтобы показать верный путь. И теперь у нам есть направление, в котором нам нужно развиваться. А ещё – ты только представь, Катиара, - оказывается, великие существуют. И они не просто где-то там, бесконечно далеко, недосягаемы, и нет им никакого дела до нас. Нет же, они смотрят, наблюдают и ведут надзор. А это значит, что мы не одни, что за нами есть сила, что нам есть к кому обратиться за помощь, что мы можем быть уверены в том, что всё произойдёт, как надо, что они нас поддержат.

- Ага, а вместе с тем обязательно найдут, за что ударить по рукам.

Не могла эта бестия не съязвить.

Что ж,