Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

Общая оценка книги была довольно высокой. Научно-популярный очерк Л. К. Чуковской, сказано в рецензии, «восполняет очень важный и существенный пробел в нашей литературе: ей удалось создать яркую и увлекательную картину огромной и многогранной научно-исследовательской деятельности декабристов в Сибири, причем – это надлежит особо подчеркнуть – эта сторона их сибирской жизни показана не изолированно, а в тесной органической связи с идеями декабризма. Написана книжка хорошим, доходчивым (правда, не всегда ровным) языком и читается с захватывающим интересом»[109]. Перечислив достоинства книги, М. К. отметил и недостатки. Один из них заключался в том, что фигуры декабристов в книге Чуковской выглядят «статично и неподвижно», при том что многие из них со временем отошли от своей былой революционности: «…многие ушли в лагерь умеренного либерализма, а некоторые оказались уже на крайнем правом фланге русской общественности и стали апологетами самодержавной власти»[110].

Конечно, в судьбе Лидии Чуковской, замечательного деятеля нашей культуры и общественной жизни эпохи застоя, ее занятия декабристами и сотрудничество с М. К. на рубеже 1940–1950‑х гг. не более чем эпизод. Но уже тогда, обращаясь к декабристам как историк русской науки, Чуковская видела в своей задаче определенный гражданский смысл. Много лет спустя она вспоминала:

Помню случай со мною. Я написала книгу «Декабристы – исследователи Сибири». Мне показалось это существенным открытием. Доказать, что они были не только политическими повстанцами, но интеллигенцией того времени, открывателями. Редакции книга понравилась. Но у меня требовали вставить – т. е. согласиться на фразу, ими вставленную: там, где я говорю о мечтании кого-то из декабристов – что вот, мол, какой может стать Сибирь, если разрабатывать ее богатейшие недра! – вставить фразу: «В наше время Сибирь и стала такою». <…> А я уже знала в то время, что вся Сибирь – сплошной концлагерь, что добывают там уголь и пр<очие> богатства земли и строят дороги – заключенные. Но – сдалась. Мне было очень стыдно. Но я дорожила своим открытием – да и деньги нужны были. Сдалась, поправила фразы только «стилистически». Книга вышла. Ее хвалили – в печати Азадовский, в письме ко мне Оксман…[111]

Связь М. К. с Лидией Корнеевной не оборвалась с выходом ее книги и продолжалась вплоть до осени 1954 г.

Л. Чуковская оказалась посредницей в знакомстве М. К. (поначалу заочном) с другой московской исследовательницей жизни и творчества Николая Бестужева. «На днях я познакомилась, – сообщала Чуковская 12 июля 1950 г. М. К., – с Вашей усердной поклонницей Марией Юрьевной Барановской. Она заканчивает диссертацию о Н. Бестужеве и мечтает написать Вам. Видя, что она искренне расположена к Вам, я решилась дать ей Ваш адрес без спросу…» (72–60; 16–16 об.).

Мария Юрьевна Барановская (1902–1977), в то время сотрудница Исторического музея, занималась изучением и поиском портретов декабристов. С работами М. К. она была знакома с середины 1930‑х гг. Отправив ему свою статью «Художники-декабристы»[112] с выражением «вечной признательности» (75–17), она пишет ему 17 декабря 1950 г.:

Вы даже не знаете, как я Вам благодарна за все, что Вы для меня сделали «Воспоминаниями Бестужевых».

Когда я только что начинала работать в 1935 г., Вы прислали мне «Письма бр<атьев> Бестужевых из Сибири» (58–9; 1).

Декабристские темы Барановской, непосредственно связанные с искусствоведением, не могли не заинтересовать М. К. Осенью 1952 г., будучи в Москве, он встречается с Барановской (в Историческом музее); начинается сотрудничество, продолжавшееся до смерти М. К. Отношения укрепляются благодаря общим знакомым – А. П. и Е. Ф. Косовановым, М. М. Богдановой и, не в последнюю очередь, И. С. Зильберштейну (Барановская сотрудничала с редакцией «Литературного наследства»; ее работе покровительствовали и другие московские ученые[113].

Переписка М. К. с М. Ю. Барановской охватывает главным образом 1952–1954 гг.; она сообщает о книгах, изданных или готовящихся к изданию в Новосибирском книжном издательстве. Одна из книг называлась «Декабристы в Сибири» и представляла собой сборник, открывавшийся статьей Барановской «Декабристы-художники». В сборнике участвовали также М. М. Богданова и Л. К. Чуковская. Ознакомившись с этим изданием, М. К. счел нужным откликнуться на него подробной рецензией, в которой особо отметил очерк Марии Юрьевны: «Ряд художников буквально открыт автором», – подчеркивал М. К., перечисляя живописцев, о которых говорилось в статье Барановской. И далее подытоживал: «Очерк М. Барановской является ценным вкладом и в историю русского искусства, и в сибиреведческую литературу, ибо дает почти полный обзор картин и рисунков декабристов на сибирские темы…»[114]

Весьма сочувственно отозвался М. К. в этой рецензии и о работах М. Богдановой, Л. Чуковской и других авторов, хотя и отметил ряд конкретных ошибок и даже опечаток, допущенных в новосибирском издании.

Тем временем Барановская продолжала работать над книгой о Николае Бестужеве, которую завершила к лету 1953 г. Предполагая выпустить ее в Госкультпросвете (Государственное издательство культурно-просветительной литературы), Барановская убеждает издательство привлечь М. К. в качестве научного редактора. «Вы были с 1934 г. моим руководителем, – писала Барановская 5 июня 1953 г. – Ваши комментарии указали мне пути для дальнейших разысканий, и я нашла – новое. Пусть Ваша оценка моей работы будет суровой, я скажу Вам только одно: „Побей, но выучи!“ Я отдам свою работу в Ваши руки и знаю, что она будет в надежных руках. Думаю, что Вы не откажетесь» (58–9; 18–18 об.).

М. К., несмотря на занятость, не отказался и начал читать рукопись. Однако в ночь с 30 сентября на 1 октября 1953 г. у него случился тяжелейший сердечный приступ. Ситуация была настолько угрожающей, что 4 октября Л. В. созвала консилиум. Трое врачей (терапевт, невропатолог и ларинголог) обследовали М. К. и рекомендовали строжайший постельный режим. «…Начиная с 1 октября Марк лежит, не вставая с постели», – сообщала Л. В. 19 октября в Иркутск (89–30; 11 об.). Облегчение приносили только кислородные подушки. О работе не приходилось думать: врачи запретили даже писать письма.

К письменному столу он сможет вернуться лишь в ноябре. В конце 1953 и начале 1954 г. он неоднократно обращается к рукописи Барановской, перечитывает ее и сообщает автору свои замечания. Однако издательство, хотя и согласилось пригласить М. К. в качестве титульного редактора, постоянно откладывало заключение договора. Вопрос тянулся до весны 1954 г. «Посылаем Вам последнюю часть рукописи М. Ю. Барановской „Декабрист Николай Бестужев“, – сообщала М. К. 10