Диалоги о вере. Беседы с Мартином Скорсезе - Мартин Чарльз Скорсезе

Лет двадцать назад в Вашингтоне мне удалось побеседовать с тибетским монахом, который сопровождал в путешествии Далай-ламу, и этот монах мне сказал: «Я видел твой фильм „Банды Нью-Йорка“». На что я ответил: «Наверное, он показался чересчур жестоким…» А он: «О, не извиняйся, такова твоя натура».

Меня это неожиданно зацепило. Да, пожалуй, такова моя натура. Пусть так. Надо это принять. Мы должны понимать, на что способны. Вот тогда-то и приходит осознание.

Недавно один знаменитый писатель пришел посмотреть мой новый фильм «Убийцы цветочной луны», его показывали в Каннах. Картина снята по мотивам документальной книги Дэвида Гранна, которая читается как роман. В начале XX века коренные американцы из племени осейдж обнаружили нефть на территории своей резервации и вскоре вошли в число богатейших людей мира. Потом, естественно, явились белые спекулянты, мошенники, оппортунисты, самые настоящие воры и убийцы, причем действия некоторых были, так сказать, «официально санкционированы». Они почувствовали запах денег и предпринимали усиленные попытки уничтожить практически всех осейджей ради прибыли. В ход шли самые разные способы: нападение, стрельба, спиртное и отравление; белые мужчины вступали в брак с женщинами из племени, а затем «помогали» им умереть, чтобы унаследовать имущество и права на нефтяные месторождения. Все это происходило в 1921–1922 годах.

Так вот, в разговоре с этим писателем, известным человеком, я сказал: «Не представляю, как можно на такое пойти: жениться, делать вид, что ты влюблен в эту женщину, завести детей… и все ради того, чтобы впоследствии ее отравить. Не могу представить, кто на такое решится». А он ответил: «Ну, если хоть один человек на такое способен, значит, мы все способны». Пугающая мысль.

Дело вот в чем: если понимаешь насилие, то можешь превратить его в мощное эстетическое переживание, как это сделал Артур Пенн в фильме «Бонни и Клайд» или Сэм Пекинпа в «Дикой банде»: результат шокирует и неким образом отражает последствия и потрясение от реального насилия. Но лично я не знаю никакого другого способа показать жестокость – только такой, какой сам ее видел. Уродство насилия, его грубость, которую так хорошо отобразил Фассбиндер в своих первых фильмах, – вот что я видел в своем районе. Правда, в юные годы оно меня тоже привлекало. Поэтому хочу вернуться к словам того монаха по поводу «Банд Нью-Йорка», которые меня так взволновали, поскольку он был прав: «Если ты вырос в такой обстановке, неудивительно, что у тебя появилось своего рода влечение к жестокости». Мы должны понять и справиться с этим. Признать эту истину внутри себя.

В нашем старом районе постоянно дрались, и это бывало захватывающее зрелище, однако случались и убийства. Сам я ничего такого не видел, но был знаком с некоторыми убитыми, и это уже, скажу вам честно, совсем не захватывающе и не весело. Я могу оценить прекрасную хореографию жестокости в ранних фильмах Джона Ву, в картинах Чжана Имоу о боевых искусствах, в «Великом мастере» Вонга Кар-Вая. Но это скорее танец, постановка. Выглядит потрясающе, однако все это настолько сильно ритуализировано и стилизовано, что уводит зрителя от реальности насилия. И я вовсе не хочу сказать, что они в чем-то не правы, просто их взгляд отдаляет нас от последствий настоящей жестокости. Вот Джон Форд – он понимал насилие. И Сэм Фуллер тоже. Необычайной силы режиссер. Каждый кадр фильмов Фуллера пронизан жестокостью – еще немного, и того гляди взорвется. Мне было легко отождествлять себя с этими образами.

Поэтому я считаю, что отдаляться от опыта насилия – это такая медвежья услуга. Из-за этого мы дистанцируемся и, что самое опасное, начинаем верить, будто можем его искоренить, сдержать, даже сделать себе «прививку» от жестокости. А на самом деле нужно лишь понять и принять жестокость в нас самих.

– Сейчас нелегко верить в Бога, в любовь к Богу. Папа Франциск восхваляет милосердие Господа, говорит, что Бог и есть милосердие. А ты мне сказал однажды в интервью несколько лет назад, что когда ты был служкой и выходил на улицу после окончания мессы, то спрашивал себя: «Почему жизнь идет вперед, будто ничего не произошло? Почему ничего не изменилось? Почему никто не взволнован Телом и Кровью Христа?» Именно такими вопросами ты тогда задавался. Живешь ли ты надеждой, что современные люди все еще чувствуют Его присутствие? И что есть милосердие для тебя?

– В начале «Злых улиц» Харви Кейтель говорит: «В церкви грехи не искупишь». Это означает, что если ты не ведешь истинно христианскую жизнь, то церковь не станет тем местом, где можно искупить грехи: делать это надо на улице и дома, и если ты говоришь, что искупаешь грехи раз в неделю на исповеди, то лжешь самому себе. Другими словами, пресуществление может произойти не только в храме: оно должно отразиться на всем остальном мире. И чтобы так и случилось, мы должны сами взять на себя за это ответственность, посредством собственных действий. Это мы должны вынести Иисуса и Бога с собой за пределы церкви – на улицы и особенно в наши дома. Для меня это необходимость, это реальность. Удалось ли мне всего добиться в моей жизни? Не знаю. По-моему, нет. Мне сейчас восемьдесят, и я до сих пор не знаю. Хотя, возможно, правильным мерилом служит не «успех». Надо пробовать, а если потерпишь неудачу, пробовать снова.

С юных лет я начал осознавать, что каждый субботний вечер мы куда-то ходили, выпивали, развлекались всю ночь, а потом в воскресенье предстояло идти на мессу к 12:30. Как будто нам позволялось делать все, что захочется, лишь потому, что на следующий день мы все равно пойдем в церковь.

В нашем районе действительно было много отчаянных людей. Одного мужчину знали как первоклассного вора, и его постоянно видели среди прихожан в церкви Сан-Рокко. Он приходил молиться, просил Иисуса дать ему сил воровать еще больше. Когда рассказываешь, звучит, как забавная история. Только главным ее героем был человек, который отчаянно просил у Бога помощи в злых деяниях. Как будто у него совсем не было выбора. А как мы можем судить об этом?

Итак, для меня пресуществление должно происходить вне церкви, чтобы поход на службу был чем-то большим, чем оплата еженедельных взносов моего морального, так сказать, страхового полиса. И крайне важно, чтобы прихожане тоже в этом участвовали, находили свой способ впустить Бога в свои сердца.

Знаешь, меня поражает, что мы повсюду видим и слышим слова «справедливость и милосердие, справедливость и