Развод. С чистого листа - Елена Любимая

Топая за Инкой по полю, я крутила обручальное кольцо на пальце, погружаясь в пучину мыслей о Костике. Другая рука придерживала рюкзак, висевший на плече. Внутри лежала сменная одежда и пауэрбанк — пора подзарядить телефон, осталось всего 10 процентов.

Пока не было ребят, нам с Инкой удалось умыться, причесаться и сменить одежду. Инкина стала более откровенна, а моя наоборот: на смену шортам и майке пришёл длинный свободного кроя сарафан. Увидев мой выбор, Инка попыталась его отобрать, но я оказалась быстрее. Натянула его на себя, а то станется с подруги — спрячет так, что я его не найду.

Поставив на огонь котелок, я отправилась изучать то, что осталось от моего родного дома.

Крыша провалилась в самой середине, между жилой частью и скотным двором, ни одно окно не могло похвастаться наличием стекол, некогда белые наличники сгнили, крыльцо с высокими ступенями провалилось и отошло от стены избы. Входная дверь, болтающаяся на одной уцелевшей петле, распахнута настежь, а с обратной стороны на ней выцветшее фото из журнала — лисёнок на лесной поляне. Я помню, как бабушка его вырезала, сидя в очках при тусклом свете настольной лампы.

Выкрашенные коричневой краской половицы коридора облезли и усыпаны обломками от провалившейся стены, старыми тряпками, гнилой древесиной.

— Подожди, я с тобой, — послышался за спиной голос Инки. Не стала оборачиваться, пошла дальше, догонит.

Вот слева массивная дверь с непривычно высоким порогом и низкой притолокой — зайти в избу без поклона было невозможно. Но дед всегда говорил, что такая конструкция нужна для того, чтобы зимой уходило меньше тепла.

При входе в избе слева маленькая печка, чтобы топить в межсезонье, а вот русская печь справа — она отделяла жилую и кухонную зоны. Каржинка зияет чернотой из-за отсутствия крышки, ведущей в подполье. На удивление, практически целыми сохранились полати — деревянная полка, как продолжение лежанки печи. На ней стояли чьи-то потрёпанные кроссовки. Внутри дома явно были гости и до нас.

За печкой — массивный комод, в котором бабушка прятала от нас сахар и конфеты. Его ящики так тяжело открывались, что в детстве мы просто физически не могли с ними справиться. Поэтому лакомство оставалось для нас недоступным.

Недалеко от окна — двухспальный диван, спать на котором мне не довелось ни разу, он всегда доставался моим сёстрам. А вот моё спальное место было весьма скромным — на двух деревянных лавках под окном лежал матрац, набитый соломой.

У окон противоположной стены — обеденный стол, от которого осталась одна столешница. Между окнами трельяж, у которого не хватает боковых стекол и отсутствуют дверцы внизу. В нем всегда хранились карандаши, книжки, раскраски. Сердце болезненно сжалось при виде запустения, царящего внутри.

А ещё окутал запах, знакомый с детства. Стоило только переступить порог, как в нос бил особый, ни с чем не сравнимый запах деревенского дома.

Я осторожно продвигалась вглубь дома, завернула в кухонную часть, где на стене увидела посудную полку и чудом уцелевшую суповую тарелку с орнаментом по краям. Позади молча шла Инка, я слышала её сопение, перемежающееся тихими вздохами.

После осмотра избы мы, кое-как просунувшись, мимо рухнувшей посреди коридора крыши попали на вторую половину дома, где располагались кладовая и ещё одна жилая комната. Печки внутри не было, поэтому ночевали там только летом.

Я ещё помню, как вместо неё было тёмное помещение с заколоченными окнами и полом из горбыля. Эту часть дома строили перед самой войной и не успели закончить. Дед достраивал уже в девяностых. Даже дверей не было, только лаз типа окна из коридора. На стенах — все те же зелёные обои, которые мы прибивали гвоздями к деревянным стенам.

Воспоминания нахлынули так живо, что разболелась голова, а на глаза навернулись слёзы. Так тяжело видеть то, во что превращается жилище без хозяина. Наверное, я всхлипнула громко, а может, Инка просто почувствовала, что мне нужна поддержка — она подошла ко мне и притянула к груди, обнимая крепко. Мне оставалось только прижаться к ней и дать волю эмоциям.

— Ну тише, тише, — гладила она меня по волосам, как ребёнка. — Ну что ты? Это просто стены.

— Ты не понимаешь, это часть моей души, моя малая Родина, — всхлипывая, произнесла я. — Тут прошло моё детство. Я помню каждую деталь, каждую мелочь. В том углу, — я оторвалась от подруги, махнула в самый дальний, — стояло высокое старинное зеркало без оправы, мы, собираясь в клуб на танцы, крутились перед ним, а вот здесь, — указала на стену у двери, — стояла металлическая кровать с шишечками и спала тётя, когда приезжала.

— Всё, я понимаю, моя дорогая, — тоном строгой учительницы произнесла Инна, — но прошлого не вернуть. Дом разрушен, с этим надо смириться. Тем более что теперь у него новый хозяин.

Глава 10

Её слова вернули меня в реальность. Я бродила по дому, словно вернувшись в прошлое, смотрела на разбитые вещи, а видела их совсем иными — такими, какими они были когда-то. Но сейчас, глядя на пробивающееся сквозь окно солнце, освещающее разруху как никогда чётко, поняла: я приехала попрощаться с прошлым, которого не вернуть.

Мы ещё немного постояли и вернулись в избу. Меня манили оставшиеся фото на стене — выцветшие, пожелтевшие от времени, на которых запечатлены люди, знакомые мне лишь по рассказам: бабка Наталья с мужем и тремя детьми — два сына и дочь. Мужчины не вернулись с войны, а дочка Аннушка так и не вышла замуж, потому что её жених пропал без вести в сорок втором. И до последнего вздоха она надеялась получить от него весточку. Мне хотелось сохранить их для себя и потомков.

С улицы послышался рев мотора — похоже, что мы провели в доме слишком много времени, уже успели вернуться ребята.

— А где они? — сквозь дыры в стенах, бывшие некогда окнами, мы слышали Диму, но видеть его не могли: плотные заросли иван-чая надёжно скрывали нас.

— Не могли же они уехать? — удивлённо произнёс Юра, и моё глупое сердце радостно пустилось вскачь — он вернулся! Как девчонка, честное слово, обругала себя.

— Мальчики, мы дома! — захихикали Инка, выдавая наше местоположение.