Корея. Власть, идеология, культура - Константин Валерианович Асмолов

нового типа не столько через изменение внешних условий, сколько через изменение его ментальности посредством политической индоктринации. Так как после долгих внутренних дискуссий конфуцианство пришло к идее, что человек по своей природе скорее добр, нежели зол, образование должно было служить способом наставления индивида в обретении добродетелей.

Правда, со временем содержание образовательного процесса стало выхолащиваться, и вместо практического знания требовалось просто заучивать наизусть тексты и помнить образцы, которым надо следовать. Типичный конфуцианский ученый не осмеливался заняться творческим поиском, ограничиваясь интерпретацией, анализом и комментированием классиков.

Важным моментом конфуцианской концепции государства является и то, что оно основано не на идее главенства закона, а на идее главенства достойных людей, которые управляют страной сообразно со своими высокими моральными принципами. Европейская концепция закона как сочетания прав и обязанностей отсутствует, и судебная функция государства воспринимается как система репрессивных действий. Это очень четко видно даже по этимологии: если латинское слово «юстиция» означает «справедливость» и предполагает, что закон предназначен для установления справедливости или защиты прав личности, то орган, выполнявший сходные с министерством юстиции функции в дальневосточной государственной системе, именовался «министерством наказаний» (кор. «хёнбу»).

Определенный изоляционизм тоже можно назвать деталью конфуцианской структуры мира, предусматривающей ограничение поездок за рубеж и контроль (а иногда и репрессии) в отношении чужестранцев, оказавшихся на территории страны. Таковой связан с геополитической моделью мира, где нет системы равноправных акторов (она исследуется только применительно к периодам Борющихся царств), но существует Срединное государство – империя, распространяющая благодать на окружающие страны и народы.

Наконец, очень важно, что в мировоззрении конфуцианцев не было такого понятия, как «материальный прогресс». История понималась ими как циклическая смена состояний гармонии и хаоса, исторический процесс интерпретировался исключительно с точки зрения усиления или ослабления роли морали, а идеал находился в прошлом. Последнее, увы, сыграло свою роль при столкновении с техническим прогрессом, важность которого была понята отнюдь не сразу.

Ясно, что, как и везде, между нормативной этикой и ее применением на практике был значительный разрыв, и добросовестное исполнение этических норм обычно не сочеталось с успешной карьерой.

Тем не менее этот раздел можно смело завершить словами южнокорейского политолога Ли Ин Сона: «Выражаясь кратко, народы, исповедующие конфуцианство, придают первоочередное значение семье, коллективизму, высшему образованию и нравственному самосовершенствованию человека… Пропагандируемый конфуцианством коллективизм в неменьшей мере способствовал тому, что население приоритетное внимание уделяло таким ценностям, как семья, работа, родина».

Влияние иероглифического письма на традиционную ментальность региона и связанные с ним сложности в восприятии заимствованных понятий

Перед тем, как поговорить о том, чем корейская вариация конфуцианства отличалась от китайской, отметим важность еще одного закрепляющего традицию фактора – иероглифическое письмо.

Плюсом письма такого типа является то, что текст, написанный иероглифами за тысячу лет до нашей эры, может быть прочитан нашим современником, ибо за это время могли трансформироваться начертания знаков, но не их значение: иероглифы подобны цифрам или математическим символам. «2 + 2 = 4» на разных языках звучит по-разному, но стоит написать это арифметическое действие, и его содержание будет ясно всем. Таким образом, передача информации во времени была гораздо более сохранной, ибо в процессе последовательного перевода с одного языка на другой любой текст искажается.

Но тут мы подходим к главному минусу иероглифического письма – рано или поздно число иероглифов стабилизируется, и принципиально новые знаки появляются крайне редко. Там, где в несимвольном языке можно было бы просто дать транскрипцию, в символьном приходится подбирать комбинацию примерно подходящих по смыслу знаков, вынужденно превращая «автомобиль» в «самодвижущуюся телегу». Происходит подстановка смысла, и принципиально новое понятие воспринимается не как что-то, чего раньше не существовало, а как новая комбинация старых знаков.

Когда же речь идет о философских понятиях, найти правильный символ для их обозначения еще сложнее. Характерным примером такой подстановки смыслов является слово «демократия» (кор. «минчжу»). Два иероглифа, взятых для его обозначения из «Книги песен», в оригинале означали «владыка народа» или «хозяин народа». Если же говорить о сути демократии как форме политического строя, основанного на принципах народовластия, свободы и равенства граждан, то внимательный анализ каждого из этих понятий в иероглифическом преломлении не дает нам точного перевода. Идея прямого представительства народных масс во власти в конфуцианском государстве отсутствует, а иероглифы, которые были использованы для обозначения этого понятия, «читаются» не столько как власть народа, сколько как власть во имя народа или от имени народа. Аналогичная проблема возникает и с определением понятия «свобода». Если мы внимательно проанализируем те иероглифы, которыми на Востоке обозначают это слово (кор. «чаю»), мы поймем, что буквально они переводятся «вольность» или «самоопределение».

В конфуцианской парадигме понятия «справедливость» отсутствует идея социального равенства и равных возможностей для всех, а этический аспект преобладает над социальным. То же самое касается понятий «долг», «совесть», «права», «обязанности» и т. п.

Что же до понятия «гражданин», то его иероглифический аналог «кунмин» состоит из знаков со смыслом «государство» и «народ» и может обозначать не только граждан в европейском смысле этого слова (ведь в Китае не было вольных городов и их свобод), но и народные массы вообще, а то и просто «подданных» как людей, живущих на территории данного государства. А «революция» (кор. «хёнмён») в иероглифическом прочтении превращается в «исправлять, менять [Небесный] мандат».

Особенности национальной эндемики

Из всех государств конфуцианского культурного региона Корея была связана с Китаем наиболее тесно. Объединение страны при помощи Китая закрепило ориентацию на Большого брата и относительно подчиненное положение по отношению к нему. Административное управление в провинции и система землепользования были организованы по китайскому образцу.

Во времена династии Корё (918–1392) китаизация политической системы продолжалась. В 928 г. в стране были введены государственные экзамены «кваго», что окончательно определило путь развития политической структуры страны как симбиоз чиновничества и аристократии. Власть определялась не правом рождения, а занимаемой должностью и соответствующим ей рангом. Установление централизованной бюрократической системы китайского типа окончательно завершилось только в XI в. С этого же времени начало складываться «дворянское сословие» янбанов, объединяющее гражданских и военных чиновников.

Важным для нас элементом корейской истории этого периода был мятеж монаха Мёчхона (1134), который пытался превратить Корею из вассала Китая в государство, равное ему. Опираясь на геомантические выкладки, он настаивал на переносе столицы из Кэсона в Пхеньян (бывшую столицу Когурё) и принятии ваном титула императора, но мятеж был подавлен и китаефилы окончательно утвердились у власти.

Правители династии Ли сразу же начали курс на окончательную китаизацию бюрократического аппарата. Историки считают государство Чосон, особенно в последние годы, наиболее неоконфуцианским государством, а сторонники «теории малого Китая» вообще полагали ее местом, где