Молочник - Владимир Алексеевич Абрамов

— Нет, Дэн — это не ад… Мы голые и потные, жар, пар… Это русская баня! Расслабься и наслаждайся.

— Не может быть, чтобы люди могли добровольно ходить в места, где настолько адское пекло, — с уверенностью заявил Деннис.

Я взмахнул палочкой и трансфигурировал полотенце в дубовый веник. Второй взмах и слова заклинания — простыня на кровати превращается в деревянную поверхность. Заклинанием Агуаменти смочил веник. Отложив палочку, вручил веник брату, лёг животом на кровать и сказал:

— Ничего ты не понимаешь в русской бане. Бей меня веником!

— Колин, ты свихнулся? — со стоном вопросил брат.

— Бей, пока жар не спал.

— Ну, всё, у брата крыша поехала. Он стал мазохистом… — пробормотал Деннис.

— Дэн, не мнись, как школьник перед витриной магазина мётел, лупи!

Деннис слегка шлёпнул меня веником.

— Это что сейчас было? — с сарказмом вырвалось у меня. — Что за детские нежности? Лупи со всей силы.

— А-а-а-а! — простонал Деннис. — Раз ты так хочешь, грёбанный извращенец… Но смотри, ты сам попросил!

Через несколько минут мы выползли из палатки. Из-под полога валили клубы пара. По сравнению с пеклом внутри палатки, температура в спальне показалась чуть ли не морозной свежестью. Потный, усталый и недовольный Деннис выглядел так, словно его истязали черти в аду, он тяжело дышал и смотрел на меня как на Сатану. Я же наоборот, выглядел бодрячком и был до невозможности довольным, тело всё красное и распаренное, все мышцы поют серенады, они расслаблены и в целом я кайфую.

— Как ты можешь быть таким довольным? — со стоном спросил Дэн. — Ты же вместе со мной только что побывал в самых глубинах ада: пар обжигал, температура такая, что в пору в палатке варить быка, так ещё я тебя избивал веником!

— Сбегаем в душ, поддадим пару и повторим?! — повернувшись и сияя широченной улыбкой, спросил я у брата.

— Н-Е-Е-Е-Т!!! — закричал брат. — Нет-нет-нет! Меня туда больше не заманишь.

— Не хочешь, как хочешь. Надо ополоснуться и срочно искать Луну. Представляешь, она проснётся и вспомнит вчерашний день, наверняка будет паниковать.

— Точно.

Вдруг дверь распахнулась и к нам в комнату влетела Лавгуд с палочкой наперевес. Забежав и захлопнув дверь, она застыла как вкопанная и стала заливаться краской. Глаза девочки лезли из орбит больше обычного, она распахивала рот, словно рыба, выброшенная на сушу.

— Вы… Вы чего голые? — спросила она.

— Упс!

— Ой!

Мы оба прикрыли ладошками достоинства…

— Луна, а мы собирались к тебе идти, — брякнул Деннис.

— Прелестно… В таком виде?! — вскинула брови Лавгуд.

— Не совсем. Ты как в общежитии оказалась?

— Столько раз тут была, что уже давно запомнила последовательность стука. В гостиной никого не было, все на завтраке, но на всякий случай я быстро пробежала до вашей комнаты, а тут услышала крик… — ответила девочка. — Может, оденетесь?

— Секундочку.

Мы зашли за палатку, прихватив одежду, быстро облачились. Когда вышли из-за палатки, Луна спросила:

— И всё же, вы чего голые?

— Сжигали улики, жарко было, — пояснил брат.

— Тс-с! — посмотрев на Дэна, я приложил палец ко рту. — Ни слова о бане!

Деннис сжал пальцы правой руки щепотью и изобразил, будто застёгивает губы на молнию.

— Вы всё вспомнили? — продолжила Лавгуд.

— Да, — кивнул Деннис.

— Мы уже отправили Дамблдору предупреждение в виде анонимного письма…

Как истинный младший брат, Деннис тут же выложил обо всём, что происходило с момента пробуждения. Спрашивается, зачем было изображать пантомиму, будто рот на замке?

— Понятно, — сказала девочка. — Вот так и начинается превращение английского Сэра в русского парня. Вначале понравились квас и сало, потом баня… Что дальше, Колин? Начнёшь пить водку, купишь балалайку и верхового медведя?

— Нет, медведя нельзя, иначе придётся построить в подвале ядерный реактор и ракетную шахту, а на стену повесить автомат Калашникова.

— Значит, вы предупредили директора? — спросила Лавгуд. — Но ведь Гермиона может всё вспомнить… А может и не помнить…

Слова Луны мгновенно опустили планку настроения до минимума.

— Она использовала на нас Империо, пусть под принуждением, но всё же… Так что вижу несколько вариантов развития событий, если по какой-то случайности Грейнджер всё вспомнит. В первом варианте она сдаст меня и признается в использовании Непростительного. Но… Гермиона хоть и стукачка, но не совсем же она дура? Должна же понимать, что применение Непростительного заклинания будет разбираться в суде. Есть вариант, что она расскажет только о нас, скрыв факт использования Империо, но тогда всё равно будет разбирательство и допрос, на котором я поведаю об Империо, о чём она должна догадываться. Но самым вероятным представляется, что она ничего не расскажет, перекладывая вину на артефакт.

— А легилименция? — протянул Деннис.

— Легилименцию не имеют право использовать на несовершеннолетних, — заметила Лавгуд. — Если у ответственных лиц есть подозрения на частое стирание памяти, а с учётом тёмного артефакта они будут, то никто не будет легилиментить Гермиону. На Колина недолго воздействовала диадема, поэтому ментальные блоки были слабыми, а тут воздействие шло долго, блоков больше, то есть шанс сойти с ума выше. Так что мне видится иной вариант — у Грейнджер отберут артефакт, легилименцию использовать не будут, положат девочку в Больничное крыло и замолчат факт её причастности к происшествиям, чтобы не раздувать международный скандал. Всю вину свалят на артефакт.

— Умеешь успокоить. Но всё же стоит рассчитывать на худший вариант. Что будем делать, если всё вскроется? Вам практически ничего, кроме порицания не грозит, а мне…

— Может, Луна просто сотрёт нам память? — предложил Деннис.

— Ага-а! — скептически протянул я. — Ты готов пожертвовать всей памятью за год? Как её потом восстанавливать? Опять бегать по полям за единорогом?

— Слёзы феникса есть, в конце следующего года вполне реально вновь выпросить у профессора Спраут мандрагору, пусть и придётся ей снова помогать, а молоко уже один раз добыли, почему бы не сделать этого снова? — произнёс брат.

— Опасно, — покачала головой Лавгуд. — Во-первых, нет стопроцентной гарантии, что память вернётся, я всё же не профессиональный менталист. Во-вторых, мы