Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

лет сыны России отстаивали ее честь. Но не в силу было бороться с <7>-миллионной массой врага. Белая армия не могла удержаться на русской земле. Она отступила. Она уехала из России, но не оставила там свои лозунги. И теперь у рассеянной по свету еще не угасло чувство долга. Все невзгоды и лишения, которые пришлось перенести на чужбине, еще больше укрепили веру в Россию. Она ждет, и мы с уверенностью скажем, что придет час, когда услышим клич «за Русь Святую». И сыны Родины с окрепшими силами и верой в правое дело станут на русский берег и освободят Россию от власти Интернационала.

18 лет

Воспоминания из периода смутного времени (1917–1924)

Это было в 1919 году. Наконец, после долгого скитания и пешком, и на лошадях, в вагоне, на пароходе, мы стояли на берегу Волги и вглядывались в противоположный берег. Но почти ничего нельзя было разглядеть, ибо на Волге была буря. Волны подкатывались по песку к самым нашим ногам, но мы их не замечали. Мы узнали, что на том берегу уже казаки. Неужели конец скитаниям? Были ли там казаки на самом деле, мы определенно не знали, поэтому так хотелось верить. Мы уже подходили к рыбакам, прося нас перевезти на ту сторону, но из-за бури все отказывались. Что делать? Не попытать ли счастья вон у того?

Вот мы и на том берегу. Лодка неслась под парусом, как стрела, прорывая волны, обрызгивая нас с ног до головы. Вокруг все – буря и брызги. Еще момент, и лодка целиком вылетела на прибрежный песок. Еще один вопрос у рыбака, такой нерешительный: «А где же тут казаки?» – «А кто ж его знает. Их, может, и нету совсем…»

Куда идти? Налево? Шли верст пять. Все по берегу. Над обрывом. На горе – деревенька. И вот уже спускается кто-то. Папаха, но без кокарды. Тулуп не тулуп, шинель? А где же погоны? Сапоги… Кавалерийская винтовка на плече… Казак или нет? Подходит. Лицо доброе.

– Здравствуй, – сказали. И прибавили тихо: – Станишник… – Замерли. Не удивился. Казак… У нас были и советские, но дали царские <деньги>.

– А родственники в Красной армии? Нет? А где же? Не знаете? Здорово. Это здорово, что вы не знаете. Марш за мной! Вы арестованы. – Привели на какой-то двор. Сели. Что-то будет? Озлобления за арест нет. Наоборот чувствовалось, что вот мы только из Совдепии, а нас уже взяли на учет. Безусловно, нас отпустят. Только почему на нас никто не обращает ни малейшего внимания? Как будто не замечают. Встал, походил по двору. Припал глазом к щели в воротах и… вздрогнул весь; сердце забилось, даже как-то вздохнулось – не то легко, не то тяжело: я увидел в полной мере… офицера. Шапочка-кубанка, белые погоны, шашка. Молодой еще. Хорунжий. Хотелось кричать «ура», кадетское сердце разволновалось, но… меня отогнали от ворот.

Скучно…

Ночью нас, спавших прямо на земле с котомками в головах, разбудили. Тот самый офицер и с ним казак с фонарем. Проснулись как-то сразу и неожиданно.

– Ко мне на квартиру!

В чем дело? Покорно собрались. Пошли. Оказалось, что компания из этого <…>[179] отряда просто-напросто хотела нас ограбить. Что за драгоценности предполагали они у нас в котомках? И что бы сделали с нами? Донес это офицеру один из казаков.

Ограбить… Неужели?!

На следующий день мы спокойно ехали на лошадях по направлению к[180].

Этот случай как нельзя более ясно вспомнился мне вот при каких условиях.

Это было в Египте, во время небольшой экскурсии. Мы крепко спали на берегу Суэцкого канала. И так же внезапно, как и на том дворе, я проснулся. Быстро приподнялся на локте. У самых ног силуэт верблюда. За ним еще несколько. Арабы. Переговариваются о чем-то.

– Сайдэ ахуя, – поздоровался я по-арабски.

– Сайдэ, – ответило несколько голосов и сразу спросили – Инглизи (англичане)?

– Ла, ла! – заторопился я разуверить их, так как арабы ненавидят англичан, и пояснил: – Москоб (русские). – И мне сразу вспомнилось: там, на берегу Волги – «казак или не казак?». Чтобы окончательно привлечь арабов на свою сторону, я проговорил:

– Абари куайс, инглизи мушкуайс (то есть, что арабы народ хороший, а англичане – плохой).

– Москоби куайс, москоби карашо! – ответили мне в награду, и все удалились в глубину ночи, куда-то в бесконечную пустыню, мерно чем-то поскрипывая.

И опять тишина.

Налево блеснул прожектор. Это идет по каналу пассажирский пароход. Весь в огнях. Идет к Средиземному морю. Откуда? Может, из сказочной Индии? Из Китая? Через час он осветит прожектором наш лагерь. Все спят. Лишь один кадет-часовой ходит около караульной палатки. Заблестит шашка под снопом света, забегают тени от деревьев по белым палаткам… Шакалы воют…

А теперь я пишу эти воспоминания в Шуменской русской гимназии. Еще с самого утра много толковали на тему: для чего нужно собраться в классы в одиннадцать часов? Слухов было масса. Во-первых, для того, чтобы никого в это время не было в городе, так как там будут казнить коммунистов посредством гильотины. Нашлись даже люди, видевшие эту самую гильотину (очевидно, строившуюся беседку для праздника «Кирилла и Мефодия»), а девочки уже плакали о том, что у этих коммунистов есть дети, которые останутся сиротами. Очень поверили. Во-вторых, нашу гимназию амнистировало советское правительство и принимает в школу курсантов. Собирают для того, чтобы заполнить анкеты. Этому решительным образом не поверили. В-третьих, в Туркестане восстание. Американцы приглашают желающих ехать. В-четвертых, приостанавливается движение на пять минут. Думать о гражданской войне! В-пятых… Ага! Взять карандаши?! Писать сочинение по русскому языку. Кто лучше всех напишет, того повезут в Прагу. И так далее, в этом духе.

В одиннадцать собрались. Нам раздали эту самую бумагу. Дали и для черновой. Но начерно никто почти не писал. Объяснили, в чем дело. Так мол и так. Психология.

Благополучно доканчиваю. Да здравствует психология! А мне все-таки философия больше нравится. Желаю успеха. Готовый к услугам…

21 год

Один из многих случаев гражданской войны, который вряд ли скоро изгладится в моей памяти

Тихая летняя ночь спустилась на небольшой уездный городок, который находился как раз на самой границе между Советской Россией и Украиной. Жизнь постепенно затихала; все реже и реже мелькали тени прохожих; один за другим гасли огни в окнах небольших бедных домиков окраины. Изредка по улицам проходят патрули да слышно цоканье копыт разъездов. Только на самой окраине города, там, где находятся казармы, которые занимает казачья конная сотня, жизнь идет как бы своим чередом. Весь квартал,