Сирингарий - Евгения Ульяничева

— Добро, — сказал на это Вьга, отряхивая руки в кожаных рукавицах. Коснулся костяного жала в набедренном креплении. — Хорошее место. Здесь и заночуем.

Дружно глянули на малый стан под боком. По порядку, в самих жильных местах ночевать-дневать нельзя было. Рядом стоять ‒ пожалуйста. Мол все правила крепко выучил, на зубок. Без того в ходку не пускали.

Место Вьга подобрал им славное, сухое, на взгорке. С одной стороны лес большой, с другой становье малое. Клеть утвердили, обороты колодками подбили, чтобы не снялась вдруг самочинно. Вьга углы проверил, пока Горица огонь заводила, а Велта в лес отлучилась.

— Печевом тянет, — тихо вздохнула Горица. Красивую её голову, смуглый лоб блестящей гадюкой обвивала коса. В голосе слышался певучий, лёгкий призвук речи горних жителей, — вы как к людям пойдёте, испросите свежего? А я трав соберу?

— Сделаем, сестрёнка, — прогудела Велта, сбрасывая с крутых плеч охапистую ношу веток. — Пойдем-пройдём, малой. Авось, хрящами своими народ разжалишь, домашнего погрызем на сон.

Вьга лишний раз сверился с путеходной картой, кивком отпустил, одобрил. Держалась компания свободно, но без согласия коренника никто и с места бы не стронулся.

Мол с Велтой спустились к стану, вышли на змееловную тропку. Мол смотрел на спутницу сзади. Крепкая костью, широкая как табуретка, белёсая и светлоглазая, Велта пришла откуда-то с северных рыбацких берегов. В училище Мол, бывало, огребал от неё изрядных насмешек, только к выпуску сдружились. И правду сказать, кто тогда над ним не посмеивался? Единственный сынище славного зубца-перехода, да не от честной жены, от рабы смуглокожей прижитый. Та ещё совсем девчонкой была, померла родами. Мол получил от неё диковатые, косые, как у зайца, глаза, горячую кожу и густой чёрный волос.

Украдкой вздохнул. Скоро темнело, ночь шла, выкашивала остатние хилые лучи.

Стан к хорде стоял боком, по-птичьи поджавшись на всхолмье. Перешли мост из бревен в серой лохматой шкуре, кинутых поперек тощего горла ручья, булькающего в рогозе. Дальше заросли густели, крепли, там паслась чья-то животина. Мол разглядел кончики рогов и мокрый длинный хребет.

— Не шумно живут, — заметила Велта, когда проходили в ворота. — Если вообще живут. Гля...

Одна створа была закрыта, вторую, видимо, забыли подтянуть.

— Скотина-то выпасается, — сказал Мол, оглядываясь. — Значит, и люди должны быть. И на карте место зелёным крашено, вочеловеченое.

Как и положено, шест-ветрогон торчал посередке, оборот крутился, играли ленты вперемешку с цепками и деревом, постукивали-позвякивали в пасмурье. Если бы деревня стояла неживой, то и ветрогона бы не стало.

В окошках кой-где теплился свет, жирно-жёлтый, как топленое маслице. Ходили куры, квохтали, скребли лапками, выклевывали в траве мурашей. За плотной изгородью ворчала собака. Мол оглянулся, словно в спину толкнули: главные ворота стояли крепко запертыми, зажмуренными.

— Эээ, — протянул неуверенно, трогая за плечо спутницу, — смотри-ка…

Велта не поспела оглянуться. Их окликнула баба ‒ вышла из калитки, суша руки о расшитый передник. Ворчащий пёс смолк.

— Поздорову, люди, — распевно сказала хозяйка, откидывая голову. Оглядела тёмными, матовыми глазами. — Ищите кого али закружились?

— Поздорову, красавица, — отозвалась Велта, — путники мы. Думали повечерять, свежего хлеба купить, молока сторговать. Найдется?

— Отчего нет, — женщина белозубо улыбнулась. Поправила укрывающий голову платок. — За мной ступайте. Как раз молочко парное подоспело.

Послушливо ступили за бабой в ворота под перекладиной-чуром. Чисто подметенный двор, поленница, оборот сломанный... Пса не оказалось.

— А собачка где? — глупо удивился Мол.

— Да что у меня красть-то? — Баба руками всплеснула, обернулась на него с улыбкой. — И то сказать, все свои, стан малый…

В сенях не оставила, провела за собой. Пахло хорошо, вкусно. Воском пчелиным, печкой, печеным мясом. Мол ударился лбом о воронец, схватился за шишку. Зашипел.

— Экий ты жердяй, — усмехнулась на это Велта, принимая от хозяйки щедрый ломоть хлеба.

Бережно завернула в тряпицу, спрятала в суму.

В берестяной туес отправилось молоко, до которого Велта была лакомица. Пока женщины беседовали, Мол, потирая ушиб, оглядывал горницу. Опрятно, хорошо и постель даже на вид мягкая, пестротканым покрывалом застеленная.

— А то, может, у меня бы остановились? — молвила хозяйка. — Или дело это, под дождиком ночевать. Добро бы летечком, так осень уже на изломе.

— Не привыкать, милая, — Велта подмигнула, огладила себя по бокам, — я точно не застыну, а этого задохлика, случись что, отогрею…

Обе фыркнули смехом. Мол только головой покачал в смятении, убрался к окну, дальше от насмешниц.

На подоконной доске стояла малая, из дерева вырубленная куколка. Навроде тех, с которыми малята играются. Темненькая, со стесанным личиком. Видать, старая.

Мол, любопытствуя, тронул диковинку пальцами. Мокро стало пальцам, как от сырой ветоши. Сощурился, поднес руку к глазам. Темные пятнышки, но рассмотреть не успел. За окном что-то крупно прошло, тяжело, развалисто ступая, сунулось рогатой мордой в пузырь.

Мол вздрогнул невольно, выронил игрушку.

— Корова моя бродит, экий ты пужливый, — баба посмеялась.

— Пойдем уже, хватит страмиться, — Велта потянула Мола за рукав прочь.

Мол смущенно вернул хозяйке поклон, быстро глянул в сторону окна. Куколка теперь мостилась в самом уголке.

Когда уходили из стана, Мол все оглядывался. Велта его стыдила, поругивала вполголоса. Не дело куколки бояться, это Мол и сам понимал. Когда мост обратно переходили, тоже прислушивался, приглядывался, но скотину, видимо, уже хозяева загнали.

Спутники встретили радостно. Хлеб разделили поровну, но Мол от своей порции отказался. Живот еще крутило, а лес хвойными был, колючим.

Воды кипяченой с травой распаренной напился и вроде нутро успокоилось. Так и спать легли, черед Мола сторожить на утро приходился.

Встать, однако, пришлось куда раньше. Мол, тихо ругаясь, вылез из-под плаща, пошел к кустам. На обратном пути только приметил, что костер исчах, а Велты не видно. Вьга и Горица крепко спали.

Мол подкинул в огонь заготовленный валежник. Пламя взметнулось, затрещало сухим деревом. Мол распрямился, оглядываясь и увидал скорчившуюся на земле Велту.

Кинулся.

— Молоко... Поганое, — сквозь зубы простонала белая, как известка, девушка, — у Горьки в суме трава твоя, дай…

— Сейчас, — Мол торопливо обернулся, открыл рот звать на подмогу, да только засипел.

На верху клети сидела, по-лягушачьи расставив острые коленки, темная фигура. Вроде человек, но какому человеку взбредет такое чудство?

Друзья спали крепко,