Настройка - Дэн Билзерян

использовали это как способ выйти из программы, чтобы избежать унижения от звонка в колокол. Если же они говорили о травме позвоночника или о чем-то серьезном, то врач должен был поставить диагноз и начать лечение, что почти всегда означало вылет из "Адской недели".

Я был в плохом состоянии, но антибиотики подействовали, я все еще отхаркивал блох, но боль в горле прошла. По мере того как я проходил все медицинские осмотры, доктор Мосье удивлялся все больше и больше. В среду он лично осмотрел меня.

"Как ты себя чувствуешь?" - спросил он, надеясь, что я не откажусь.

"Я чувствую себя прекрасно, это так странно. У меня совсем ничего не болит. Мотрин действительно работает, док".

Это был единственный случай, когда ложь в лицо офицеру не приводила к военному трибуналу. Нечестность фактически поощрялась. Доктор Мосье улыбнулся, зная, что я несу полную чушь, и просмотрел мое личное дело. Он протянул руку вниз и ущипнул меня за голень. Неописуемая боль пронзила всю мою ногу. Я вспотел, и слезы навернулись мне на глаза и побежали по щеке.

"Вы уверены?" - спросил он. "Ваша нога кажется очень воспаленной". Он положил большой палец прямо на мой перелом и надавил, словно снимая отпечатки пальцев.

"Хуя! Это просто небольшой ушиб от удара о бревно на О-курсе".

Он держал большой палец на изломе и смотрел на меня. Я перевела взгляд на него, чтобы смотреть глаза в глаза. Это был серьезный проступок. В армии полагается смотреть прямо перед собой и всегда избегать зрительного контакта с кем-то более высокого ранга. Но я посмотрел ему в глаза и, не говоря ни слова, передал все, что хотел сказать: Я могу быть сломлен, но никто из вас, ублюдков, меня не сломает.

Вероятно, я выглядела как большая пизда, по щекам которой текли слезы, но я принимала свои крошечные победы, когда могла их получить. Док Мосье улыбнулся и отпустил большой палец. Он сделал паузу, как будто собирался что-то сказать, но просто уставился на меня с любопытством, которое я истолковал как уважение. Это был единственный раз за все время службы в армии, когда я почувствовал уважение со стороны кого-то выше меня по званию. Мы с ним оба знали, что я закончу Адскую неделю, а он проиграет это пари.

К четвергу я превратился в зомби. Мы только что поставили лодку перед полосой препятствий после длительной пробежки. В следующее мгновение инструкторы закричали на меня. Я действительно заснул стоя, а они кричали мне "бей в прибой!". Обычно крики инструкторов вызывают страх, но впервые я не боялась.

Инструкторы вели себя как хулиганы, наживаясь преимущественно на слабых или напуганных парнях. Теперь, когда я знал, что пройду их главный тест, мое восприятие изменилось. Мистика исчезла, и теперь "морские котики" не казались сверхчеловеками. Как только я стал воспринимать их как обычных людей и снял их с пьедестала в своем воображении, я заметил, что они стали относиться ко мне с большим уважением. Это ничем не отличается от женщин: когда вы ставите людей на пьедестал, они знают, что им там не место, и меньше уважают вас за то, что вы их туда поставили.

Ситуация становилась все хуже, но мои перспективы улучшались. Колени болели, тело ломило, а жгучая боль в голенях, как маяк в темноте, постоянно напоминала мне, что это не сон. Хорошая новость заключалась в том, что я так долго испытывал боль, что научился смиряться с ее присутствием. Как только вы достигаете определенной точки дискомфорта, появляется уверенность, потому что вы знаете, что хуже уже быть не может.

Двадцать четыре часа спустя я обнаружил, что делаю сальто назад в густой грязи. Мои глаза горели, уши были заложены, и я задыхался от соленой воды, попавшей мне в нос. Я смеялся, потому что они каким-то образом придумали, как сделать еще хуже - впечатляюще, правда.

Я ползком пробирался через разрушительные ямы под колючей проволокой. Каждый порез, сыпь, синяк и открытая рана на моем теле горели от пороха и мерзкого дерьма в той жиже, через которую нам пришлось пробираться. Но все это было неважно, потому что я знал, что скоро все закончится.

Мы вернулись на базу, и командир вышел к нам, чтобы сообщить, что "Адская неделя" обеспечена. Я помню, как гордо стоял там на пляже, надеясь, что он заметит и узнает меня. Он должен был узнать. Мы начинали со 119 парней, и нас осталось только 17. Я был уверен, что получу хотя бы улыбку или кивок, может быть, "поздравляю" или "не могу поверить, что ты справился!". Он повернулся и ушел.

Из всей боли, которую я пережил, и всего того ада, который устроили мне инструкторы, больше всего ранило то, что командир просто не признал меня. Для нас была приготовлена пицца и коричневые футболки. Я надел футболку, пошатываясь, дошел до своего джипа и поехал в гостиницу.

Я совершил невообразимое, но мне казалось, что всем наплевать. Как будто выиграл в лотерею и обнаружил, что ты последний человек на земле.

 

Глава 14. Стероиды Тихуаны

 

На следующий день после окончания Адской недели мне исполнилось девятнадцать, и на день рождения отец снял для меня номер в отеле "Отель дель Коронадо", чтобы восстановить силы. Я был до крайности измотан, но ни за что на свете не мог спать больше часа или двух за раз. Каждый раз, просыпаясь, я чувствовал себя еще хуже, чем раньше. Боль, казалось, усиливалась, и все вокруг с каждым часом становилось все более опухшим. Лодыжки не хотели сгибаться, а ступни напоминали резиновые перчатки, которые надули, как воздушные шарики. Большая часть ногтей на ногах отвалилась из-за отека, а голени болели так сильно, что даже мысль о прикосновении к ним заставляла меня вздрагивать. ITBS в коленях превратился из мячика для гольфа в пасхальное яйцо, а тендинит разгибателей стал настолько сильным, что я не могла поднять ногу вверх ни на дюйм. Вдобавок ко всему, я не могла больше принимать Motrin от боли и отеков, потому что он прожигал дыру в моем желудке.

Когда я очнулся от второго сна, мое тело затекло настолько, что мне пришлось буквально ползти к туалету, чтобы не описаться, потому что ходить было уже невозможно. Пока я полз, я вспомнил, как нагло смеялся над одним из медперсонала, который предложил мне костыли после того, как мы закрепили "Адскую неделю". Если бы только он мог видеть меня сейчас,