Подражание и отражение. Портретная гравюра в России второй половины XVIII века - Залина Валерьевна Тетермазова

ярких и талантливых русских граверов XVIII века Дмитрий Герасимович Герасимов — автор ряда изысканных гравированных портретов, иллюстраций, виньеток для книжных изданий и картушей для атласов, исполненных в смешанной технике офорта, резца и сухой иглы, которой он овладел под руководством Шмидта и Чемесова. Иван Александрович Селиванов, гравировавший в технике меццо-тинто ряд портретов членов императорской семьи, был сыном архитектурного помощника Конторы строения домов и садов в Санкт-Петербурге.

И все же большинство граверов в России происходило из ремесленной (цеховой) среды, как, например, Яков Васильевич Васильев, сын подмастерья инструментальной мастерской Академии наук, гравировавший в технике офорта и резца портреты и видовые гравюры, а также иллюстрации к изданиям Академии наук; или упоминавшийся выше Е. Г. Виноградов, сын цехового столяра, гравировавший резцом и офортом портреты, виды, фейерверки, иллюстрации, фронтисписы и виньетки к научным и художественным изданиям.

Из семьи обедневших дворян происходил гравер Алексей Яковлевич Колпашников, а один из самых выдающихся русских граверов XVIII века Е. П. Чемесов был сыном мелкопоместного дворянина, прапорщика гвардии П. Л. Чемесова.

Стоит отметить, что, несмотря на порой значительную социальную дистанцию, к выдающимся мастерам печатной графики в аристократической среде, особенно среди знатоков этого вида искусства, относились с особым почтением. Голштинец Фридрих Вильгельм Берхгольц, в течение многих лет живший в Российской империи и владевший обширным собранием гравюр, в числе которых были и портреты, писал Штелину 8 июня 1761 года:

…благодаря Вашей доброте обладаю портретом тамошнего искусного гравера господина Георга Фридриха Шмидта, <…> я также желаю получить, если возможно, в мое собрание портреты господ Виноградова, Вортмана, Штенглина и Тейхера, так как со временем они, может быть, решатся, если это уже не случилось, гравировать друг друга на память потомству и тем самым умножить свою славу. Благодаря Вашей доброте мне может быть также удастся получить портрет господина графа Ротари, гравированный на меди[181].

Сохранился и восторженный отклик на эстампы Г. И. Скородумова от статс-секретаря Екатерины II Адама Васильевича Олсуфьева. В письме 1777 года он так писал о виденных им гравюрах мастера, которые тот создал в Лондоне и прислал для поднесения императрице:

…не могу я оставить, чтоб усердно не поздравить вас с толь преизящными искусства вашего опытами, которые честь приносят не только вам самим, но и одноземцам вашим; побуждает же меня к сему особенно и собственная моя к художеству сему страстная охота и любовь, по сему то радуюсь весьма, что преподается мне случай завести хотя и заочное, но тем не менее приятное для меня знакомство с вами и засвидетельствовать отменное к достоинствам вашим почтение мое[182].

Берхгольц и Олсуфьев обладали обширными коллекциями русских и западноевропейских эстампов и были любителями и знатоками гравюры. Поэтому приведенные выше фрагменты из их писем указывают не только на уважительное отношение к граверам, но и на то, что во второй половине XVIII века в лице наиболее талантливых мастеров русская печатная графика уже достигла весьма высокого уровня развития, а успехи русских граверов расценивались знатоками как предмет для гордости соотечественников.

Симптоматично и то, что дилетантские занятия гравюрой, наряду с рисованием кистью, пером и карандашом, становятся в это время распространенным явлением в дворянской среде[183]. В частности, созданием эстампов увлекались Н. А. Львов[184], директор Академии наук граф В. Г. Орлов[185], графиня В. Н. Головина, баронесса Н. М. Строганова[186], сын княгини Е. Р. Дашковой П. М. Дашков[187], который в Риме «учился у Гакерта делать офорты»[188].

При этом русский гравер Г. И. Скородумов, оказавшись в Лондоне в 1770‐е годы, удивлялся сравнительно более высокому общественному положению английских граверов и живописцев, отмечая в письме на родину, что «здесь художества процветают, а художники в великом почтении и одобряют их чрезвычайно»[189].

О сложившемся во второй половине столетия отношении к гравюре как достойной уважения деятельности, но все же несколько менее популярной в художественной среде, чем живопись, можно судить по небольшому фрагменту биографии Скородумова, составленной его племянником П. Н. Скородумовым:

Когда же ему нужно было избрать один какой-нибудь род из художеств, чтобы преимущественно им заниматься, то он колебался в выборе. Сперва его желание было избрать живопись историческую; но наконец он решительно посвятил себя гравированию, вняв убеждениям одного из членов Академии, который делал ему многие представления в пользу гравирования, говоря, что по своей редкой даровитости, трудолюбию и по оказанным успехам, он и в живописи непременно достигнет возможного совершенства; но дело в том, что в России по этой части скорее можно ожидать отличных художников, каковые уже и есть, — между тем как по гравированию еще не было и теперь не предвидится такого, который мог бы получить лавр первенства; он же и в этом роде художества, по своей многосторонней талантливости, достигнет до возможного успеха; гравирование наверно сделает его известным не только среди современников, но и в самом отдаленном потомстве; таким образом, навсегда упрочится его слава[190].

Значительно возросший во второй половине столетия уровень самосознания мастеров воплотился в концепции живописных и графических автопортретов и портретов, в это время в России еще одинаково немногочисленных. При этом особенную склонность к автопортретированию демонстрировали художники, проявившие себя в обоих видах искусства, — Е. П. Чемесов и Г. И. Скородумов, на работах которых имеет смысл остановиться подробнее.

О портретах граверов

Гравированный автопортрет Е. П. Чемесова (ил. 5) — это первый и единственный сохранившийся гравированный автопортрет, созданный в России русским художником. Прежде исследователи не раз обращали внимание на редкость автопортрета в отечественном искусстве раннего Нового времени, когда «автопортрет мог либо существовать как нечто исключительное, <…> либо решаться в традициях „обычного“ портрета»[191], поскольку «общество к авторству не совсем готово»[192] и еще не сложился тип независимого, свободно мыслящего художника[193]. Более того, в контексте русской культуры XVIII века практика создания мастером собственного изображения в гравюре — явление еще более редкое, чем самопрезентация в живописи или оригинальной графике. Автору известны всего два примера гравированных автопортретов, созданных в России не иностранными мастерами, за все XVIII столетие. Первый — упомянутый автопортрет Чемесова. Второй — автопортрет Петра Антиповича Антипьева (офорт), ни доска, ни оттиски которого не сохранились[194]. Эти случаи дают богатый материал для постановки и изучения ряда непроясненных вопросов, связанных с русским искусством эпохи правления Екатерины II.

Зачем и для кого граверу создавать в гравюре