Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Шарля Бодлера. 200 лет со дня рождения - Коллектив авторов

пройдет…

Расстались мы, но мне не страшно:

Любимый мой, как дождь, придет.

Он снова постучит в окошко,

Я растворю его скорей,

И будет только жаль немножко

Потерянных в разлуке дней.

Любовь не терпит заверений,

Не нужно ей и громких фраз.

Достаточно, что дождь осенний

Привет негромкий передаст.

Не отыскать потом дождинки

Ни в лужице, ни в ручейке.

И высохнут мои слезинки,

Их не увидишь на щеке.

Друг другу писем мы не пишем

И не встречаемся давно…

Мне тебя сравнить бы надо

Мне тебя сравнить бы надо

С черным горьким шоколадом.

Может, для кого-то где-то

В радость сладкая конфета.

Мне дороже во сто крат

Горький черный шоколад.

Неподдельный, настоящий,

Потому успех твой вящий

У таких людей, как я,

Что устали от вранья,

От конфеток этих мятных,

Сладко пахнущих, приятных,

От пустышек-леденцов,

Кто на все всегда готов.

Ничего, что горьковат

Этот черный шоколад.

Не найдешь во мне ты страха,

Потому что сам не сахар.

Виноградные гроздья

Анатолию Костину

Виноградные гроздья пока непрозрачны,

Им на солнышке добром еще зреть и зреть,

Зелены, словно гадкий утенок, невзрачны,

Но надеюсь, сумеют, успеют поспеть.

И в краю этом, все же далеком от юга,

Срежет кто-то тяжелую чудную гроздь,

Зная: в этом не только природы заслуга,

Чуду он помогал, чтоб оно удалось.

На балконе

Я сижу на балконе на восьмом этаже,

Надо мною стрижи круги нарезают,

А в руках у меня свод стихов Беранже,

И я делаю вид, что его я читаю.

Хоть я в городе, воздух прозрачен и чист.

Поездов отдаленных слышны перестуки.

Со стихами моими в книжку вложенный лист –

В них почувствуешь грусть – наперсницу скуки.

Я писал их как будто на крутом кураже,

Строчки шустро с пера стрижами слетали,

Но в итоге веселый лишь поэт Беранже,

На страничке моей – слезинки печали.

Мне наполнить, как он бы, бокальчик вина,

Мне б его оптимизма впрок поднабраться.

Понимаю, конечно, что моя в том вина:

За людей щемит сердце глупое, братцы.

Ветер вечерний

Ветер вечерний взмахнул опахалом,

Сладких цветов он принес аромат.

Друг мой сердечный, да что с нами стало?

Грустью наполнен тенистый наш сад.

Были тогда мы с тобой помоложе,

Счастье делили одно на двоих.

И до сих пор объяснить мы не можем,

Как потерялись средь будней шальных.

Помнишь ли ты до сих пор наши встречи?

Нет, не вернуть ничего уж назад.

Только в окно заглянул снова вечер,

Ветер былого принес аромат.

По логойскому тракту

Николаю Захаренко

По Логойскому тракту в раздумье я ехал к поэту.

Он в деревне живет одиноко, вдовец, не бобыль.

Знал его по стихам и по прозе, хотелось при этом

Разобраться: в стихах его вымысел, сказка иль быль.

Вдоль Логойского тракта опушки лесов молчаливы.

Если в них ты зайдешь, доберешься до диких лесов.

Направляясь к поэту, чьи стихи так прекрасно-тоскливы,

Не готовил ему я любезных, приветственных слов.

Хорошо посидели за чаркой мы с ним и за чаем.

В доме полный порядок, хотя без хозяйки живет.

Разговор откровенный, мужской, и все ж замечаю,

Что скольжу вдоль опушек, а в лес он зайти не дает.

И когда по Логойскому тракту я ехал обратно,

Понял, прав он: теперь лишь в стихах его жизнь.

Хочешь знать о поэте? Не ищи в биографии пятна,

Есть стихи. Коль по нраву – вот их ты, читатель, держись.

Во дворе у поэта

Во дворе у поэта давно притулилась рябина.

Рядом яблони крона, и рябина почти не видна.

Во дворе он родном, но рифмует «рябина – чужбина»,

Одиноко поэту. Никогда не вернется жена.

Почему он в тоске? Почему душа так несчастна?

Или это уже не душа – половинка ее…

Когда жили вдвоем, были целым одним, что неясно?

Назовите: любовь и судьба, остальное вранье.

Неподдельна тоска его в строчках стихов, да и в прозе.

Воскрешает талантом: иногда вот она у окна.

Глянет он: где, родная моя, ты, почившая в бозе?

Там рябина за яблоней, как всегда, почти не видна.

Он еще не проснулся

Он еще не проснулся. Знакома картинка.

Стала сизой ночная уже пелеринка,

Что дома покрывала, деревья, дорожки.

На прогулку выходят собаки и кошки.

Начинается птичий галдеж утреранний,

В нем вороны и голуби явят старанье,

И зигзаги стрижей все узорнее, ниже

Над землею, скоро дождик летний забрызжет.

На работу спешит одинокий прохожий,

Начинают машины урчать: «И мы тоже!»

Жило в нем ты, мое беспокойное племя,

Я вернулся в него на короткое время.

В ягодах

Я чернику с голубикой привечаю,

С детства ягоды любил я собирать.

Так давно в другой стране по ним скучаю,

Но сегодня я в лесах родных опять.

Снова дарят мне они свои подарки –

Ягод сладостный, душистый приворот,

Слаще меда, крепче даже грешной чарки,

Как в помаде, голубой и синий рот.

Лес встает, как встарь, все ввысь зеленым храмом

Хвойных стен его святое божество.

Будь ты для него Иваном иль Абрамом,

Примет все равно тебя как