Бражники и блудницы. Как жили, любили и умирали поэты Серебряного века - Максим Николаевич Жегалин

Шахматово. Любовь Менделеева стоит перед зеркалом и разучивает роль. «Жесты, – думает она, – жесты должны быть выразительнее».

Загорье. Леса, леса, леса, недостроенный, по-билибински сказочный дом. Иванов и Зиновьева-Аннибал гуляют за горизонт, плавают на лодке – будто бы все хорошо. «Вот бы мы снова могли быть только вдвоем, как раньше», – говорит Иванов вскользь, но Зиновьева-Аннибал все замечает.

В июле к ним приезжает вернувшаяся из Женевы дочь Зиновьевой-Аннибал от первого брака Вера Шварсалон.

Имение под Смоленском. Сабашникова не знает, что делать: ехать в Коктебель к Волошину или в Загорье к Иванову. Она пытается писать портреты близких, пытается писать роман – ничего не выходит. По ночам Сабашникова плачет. Кого она любит? Иванова? А как же Зиновьева-Аннибал? А как же Волошин? Кто любит ее? Где ответ?

Коктебель. Волошин успокоился. О «башне» Иванова он вспоминает с отвращением. «Люди, живущие там, – мастера в психологических и половых экспериментах, – думает он. – И все это – культура извращений».

Окуловка. Кузмин ездит на сенокос, слушает песни косцов, купается в реке, бросает «блинчики», пишет романсы, читает, спит, собирает малину, играет в шарады, томится по нежности.

Райки. 17-летний Борис Пастернак размышляет: кем ему стать? Поэтом? Музыкантом? Философом?

Таруса. Шалаш в лесу. 14-летняя Марина Цветаева рассказывает окрестным детям французские и немецкие сказки. Горит костер, высокие сосны светятся.

Август, астры, звезды

Белый доигрался. За последние месяцы он успел обвинить Блока в бесконечном кощунстве, назвать его стихи идиотскими, а самого поэта – «корифеем русской литературы» (саркастически). И много чего еще.

6 августа Блок пишет Белому корректное и сдержанное письмо, в котором просит по пунктам пояснить претензии.

Притом что до этого поэты не переписывались полгода, именно в этот день, 6 августа, Белый вдруг отправляет Блоку оскорбительное письмо с обвинениями в нечестности и двурушничестве. Письма расходятся. Получив письмо от Белого, Блок не выдерживает и вызывает его на дуэль.

Милостивый Государь Борис Николаевич.

Ваше поведение относительно меня, Ваши сплетнические намеки в печати на мою личную жизнь, Ваше последнее письмо, в котором Вы, уморительно клевеща на меня, заявляете, что все время «следили за мной издали», – и, наконец, Ваши хвастливые печатные и письменные заявления о том, что Вы только один на всем свете «страдаете» и никто, кроме Вас, не умеет страдать, – все это в достаточной степени надоело мне.

Блок дает Белому десять дней: либо отказаться от своих слов, либо прислать секунданта. Ровно год назад Белый вызывал на дуэль Блока. Теперь все наоборот.

В ответ на вызов Белый пишет два больших письма: в первом резюмирует свои обвинения – мол, Блок стал слишком неразборчив в литературных связях. Из второго письма становится ясно, что истинные причины нападок Белого лежат вне литературы: он до сих пор переживает свою прошлогоднюю трагедию с Менделеевой, он пытается уколоть соперника, при этом и соперника он тоже любит. Именно этот разрыв, одновременно и с любимой женщиной, и с любимым другом, – причина глубокой изнервленности Белого, причина его детского поведения, его памфлетов, выпадов и кривляний. Белый зовет Блока встретиться лично и поговорить – чтобы не только умом, но и сердцем понять, что между ними происходит.

Конечно, никакой дуэли не будет, как не могло ее быть и год назад. В ответ Белому Блок пишет пронзительное письмо, в котором говорит о своем взгляде на их отношения, говорит о себе как о поэте, которому, в сущности, плевать на все литературные связи, сообщества, «измы» и «азмы».

Драма моего миросозерцания (до трагедии я не дорос) состоит в том, что я – лирик. Быть лириком – жутко и весело. За жутью и весельем таится бездна, куда можно полететь – и ничего не останется. Веселье и жуть – сонное покрывало. Если бы я не носил на глазах этого сонного покрывала, не был руководим Неведомо Страшным, от которого меня бережет только моя душа, я не написал бы ни одного стихотворения из тех, которым Вы придавали значение.

«Да, надо поговорить», – соглашается Блок в конце письма.

Пока Белый и Блок выясняют отношения, в Загорье Могилевской губернии разыгрывается новый акт драмы «Иванов – Сабашникова – Зиновьева-Аннибал».

По дороге в Крым Сабашникова на один день заезжает в Загорье. На станции ее встречает Вера Шварсалон. Раннее утро, все как во сне. Зиновьева-Аннибал холодна и неприветлива. Иванов держит себя по-отечески нежно, отводит Сабашникову в комнату, где целый день они разговаривают и пытаются выяснить, нужны ли они друг другу. Впрочем, Иванов уже все решил.

На следующее утро Сабашникова уезжает. «Будем жить и доверять жизни», – говорит Зиновьева-Аннибал на прощанье. С этого дня все письма Сабашниковой к Иванову остаются без ответа.

24 августа Блок приезжает в Москву. Ровно в семь часов вечера в квартире Белого раздается звонок – Блок стоит в дверях в черном пальто и шляпе, загорелый и улыбающийся. Разговор между двумя поэтами и когда-то мистическими братьями длится двенадцать часов. Обоим кажется, что на это время вернулась прошлая жизнь – без недомолвок, разочарований и несчастной любви. Договариваются верить друг другу и отделять личные отношения от полемики и литературы.

В семь утра Белый провожает Блока на поезд. «Так будем же верить. И не позволим людям, кто б они ни были, стоять между нами», – говорит Блок, стоя на перроне.

Белый наконец успокаивается. Его любовь к Менделеевой проходит, рана заживает.

Сентябрь

Сабашникова в Коктебеле и на грани безумия. По ночам Волошин просыпается от ее криков: «Почему они мне не отвечают? Почему они мне не отвечают?» – кричит Сабашникова в истерике.

Иванов и Зиновьева-Аннибал не отвечают, потому что разочаровались: Сабашникова им надоела. Они ездят к лесникам, катаются на лошадях, читают на латыни, работают – наслаждаются жизнью. Зиновьева-Аннибал рада, что между ней и мужем больше никто не стоит, но чувствует: что-то в ней безвозвратно сломалось.

Блок в работе, изредка встречается с актрисой Волоховой, которая вернулась в Петербург к новому театральному сезону. Взаимной любви не происходит, и надежды на нее нет.

Кузмин в Петербурге – и умирает от любви к юнкеру Наумову. Кажется, ничего такого с ним еще не было. Он не спит, не ест, молится святым и готов на все, лишь бы Наумов ответил ему взаимностью. Наумов кокетничает – ни да, ни нет.

Племянник Кузмина, молодой писатель Сергей Ауслендер, крутит роман (не поверите) с Ниной Петровской! Петровская старше Ауслендера на семь лет и считает его еще мальчиком. В письмах Брюсову она со снисходительной нежностью рассказывает о новом любовнике («существе») и просит не злиться. «Не злись, Валерий, все равно я люблю только тебя, а это так – увлечения!» –