Свой выбор (1-2 части, первый курс) - Рина Зеленая

место на голове волшебника заняла такая же серебристо-голубая шапочка, только украшенная кроме вышивки еще и мелким жемчугом, самоцветами и прозрачными голубоватыми аметистами. В расчесанную бороду директор поместил подходящие к наряду серебряные бубенчики, при ходьбе создававшие чуть слышный мелодичный перезвон.

Альбус прекрасно знал, как его величают за глаза из-за аляповатых нарядов ничего не подозревающие волшебники разной величины. И только настоящий мастер чар или мастер-артефактор смог бы разглядеть, что каждая деталь наряда волшебника выбрана им не случайно. Кем бы был он, Альбус, без коконом окружавшей его защиты? Без многочисленных накопителей? И без модифицированных под банальное украшение вредноскопов? Дамблдор давно перестал задаваться подобными вопросами. Благо за последние пару десятков лет в магической Британии не прибавилось достойных звания мастера волшебников (не без участия самого директора Хогвартса!), а старые мастера уже привыкли помалкивать или из уважения, или из дружеских чувств, или из разумных опасений.

Но сейчас безопасность волновала директора в последнюю очередь. Подхватив злополучные свитки, уменьшив и сунув за пазуху, Верховный чародей поспешил на Астрономическую башню — единственное место в Хогвартсе, откуда мог трансгрессировать тот, у кого был подобный допуск.

Появившись в атриуме Министерства Магии несколько мгновений спустя, директор быстрой, но сдержанной походкой направился к лифтам — бубенчики нестройно позвякивали — и лишь у кабинета мадам Боунс, не обнаружив на месте ее секретаря, сообразил, что первая неделя нового года традиционно объявлялась нерабочей. Трудоголики, конечно, не выдерживали и являлись на рабочие места раньше, но, похоже, даже зацикленная на карьере Амелия устроила себе парочку выходных.

Сжав челюсти и чувствуя себя мелким клерком, Верховный чародей обошел соседние кабинеты, убедившись, что на службу явились только дежурные. А потом, решившись, направился в один из малых судебных залов, где хранились необходимые инструменты. При закрытых разбирательствах, не требующих всех внешних атрибутов и ритуалов, дела рассматривались вне специальных залов, в рабочих кабинетах рядовых судей, но набор печатей после этого всегда возвращался на законное место.

Но первая же попытка отменить резолюцию Амелии Боунс потерпела фиаско — печати не исчезли, сколько ни махал Дамблдор своей волшебной палочкой. Не пропал и магический оттиск самой судьи, служивший гарантией законности принятого решения. И сколько Альбус ни бился, документы оставались без изменений. Ни на одном свитке не поблекла ни одна печать.

Дав волю эмоциям и пользуясь отсутствием свидетелей, директор метался по залу в порыве злости, не утруждая себя надеванием маски мудрого старца. Разум волшебника судорожно искал и не находил выхода из сложившейся ситуации. В такие моменты Альбус по-настоящему ненавидел законы магии, которые нельзя отменить человеческим решением. Амелия Боунс, произнеся короткую ритуальную речь перед началом работы с документами, не просто соблюла минимальные правила, но воззвала к самой матери магии, призывая ту в свидетельницы. Лишь после подобной подготовки судья мог оставлять свой магический оттиск на свитках — сама магия подтверждала принятое решение. Обычная клятва судьи, приносимая всеми, кто мог исполнять подобные обязанности, при вступлении в должность, была лишь ничем не подкрепленной формальностью. Призыв же магии в свидетели гарантировал, что решение принято по закону и непредвзято, а судья, в случае чего, понесет наказание.

Правда… отката не случалось, если судья искренне верил, что поступает правильно. И Альбус давно и умело взрастил в себе эту веру, чем пользовался не раз и не два. А то и вовсе забывал маленький ритуал. Клеркам же, обычным исполнителям, не было дела до того, есть ли магическая отметка на пергаменте или нет, если подпись и печать на документе выставил достаточно влиятельный волшебник со званием судьи Визенгамота. Всему этому не напрямую, но все же учил Дамблдор и младших коллег, особенно полукровок и магглорожденных, называя призыв к магии пережитком прошлого. И его слушали даже некоторые чистокровные… Но не Амелия и подобные ей. А это означает, что решение не отменить, если только не созывать заседание, где сложно будет переубедить коллегию судей, тем более, многие входящие в нее чистокровные и полукровки от действий мадам Боунс только выиграли.

В голову Верховному чародею закралась крамольная мыслишка просто испепелить документы, но тут он вспомнил, что прошения в суд подавали гоблины, а на этих дотошных ушастых и клыкастых проходимцев у него нет ни одной точки влияния. Их не убедишь, не запугаешь, им не сотрешь память. Банковских служащих нельзя даже подвергнуть показательному суду, иначе можно вызвать гнев всего гоблинского сообщества. Это до поры до времени гоблины лишь снисходительно посматривают на те законы, которые продвигаются в Министерстве, будто и не касаются эти указы зеленошкурых. Да, министерские работники хоть и вносят гоблинов наравне с оборотнями, вейлами, русалками и остальными существами, в различные категории, в реальности не посмеют тех и пальцем тронуть. И не ему, Дамблдору, затевать новое противостояние с гоблинами. Не ко времени это.

Заскрипев зубами, Альбус бессильно опустился в кресло рядом с местом главного судьи и мрачно воззрился на разбросанные в беспорядке свитки. Он прекрасно знал процедуру. Копии уже сейчас поступили в архив Министерства и появились у гоблинов, а через положенный срок разным людям и организациям поступят извещения из Гринготтса. Ныне здравствующие наследники некоторых фамилий внезапно обретут назад имущество своих семей, переданное кем-то из родни в Фонд Мальчика-Который-Выжил. На адреса риэлторам поступят предложения по продаже объектов недвижимости тех представителей магического сообщества, кто завещал все Гарри Поттеру за неимением прямых или достойных наследников, с последующей передачей средств больнице Св. Мунго и парочке негосударственных фондов поддержки сирот. С тем же предложением обратятся к ювелирам, передав им для перепродажи ценные, но немагические украшения. И ни одного кната не перепадет в фонд школы, которым, как своим кошельком, всегда распоряжался Альбус.

Вернув внешнее спокойствие, но внутри все еще кипя от злости, Дамблдор собрал свитки, перенес их в кабинет Амелии, а после направился в банк. Но и там не удалось добиться ничего путного. Обнажив зубы в оскале, который у гоблинов считался вежливой улыбкой, самый главный гоблин представил Дамблдору тот самый договор, который Альбус самолично подписал, когда открывал ячейку для Фонда.

— Как видите, уважаемый, все законно, все по правилам, — тыча длинным ногтем в один из пунктов, сказал гоблин.

Альбус мог лишь вновь бессильно скрипнуть зубами, читая строчки, выведенные мелким шрифтом. Согласно договору в ячейке, открытой под Фонд, неограниченное время могло храниться только золото, а вот все остальное — десять лет. После же требовались дополнительные распоряжения. И хоть открывал ячейку директор, а воспользоваться ею мог любой знающий волшебник (Дамблдор позаботился о том, чтобы таковых не