Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков

От автора: «Некоторые паразиты имеют до двадцати стадий развития. Каждый раз это новое существо… Смысл существования многих — быть съеденными более крупным животным, чтобы с его помощью обрести новую форму и продолжить свой путь. В Юго-восточной Азии люди едят всё».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Над курортным городом висела мгла. Уличных фонарей не хватало, с темнотой боролись магазинчики, облепившие первые этажи широкой центральной улицы. К ней, как к горному потоку, сходились, выныривая откуда-то из чёрной невесомости, ручейки узких улиц, кривые переулки и сырые проходы между домами, в которые страшно было заглядывать. Они казались зловещими трещинами в высоких серых скалах, ущельем зажимавших улицу. Река текла и бурлила, и в ней барахтались люди. Туристы плыли в небольших грузовичках с хромированной клеткой вместо кузова — нечто среднее между автобусом и мотоциклом, прозванное ими самими «тук-туком». Обычно внутри такого транспорта располагались две скамейки и поручни, а забраться и выбраться из него можно было только сзади.

Тёма и Лена прыгнули внутрь, и Тёма протянул водителю сотню, тот обернулся, примеряясь к бумажке. Тёма посмотрел на дорогу — на скутеры и столбы, на светофор, моргнувший красным, и в водительском зеркале заднего вида снова увидел лицо водителя. Ещё одно. Точно тот смотрел и на дорогу, и на Тёму одновременно. Первое лицо подмигнуло, протягивая сдачу, а второе, что краснело в зеркале, продолжало смотреть вперёд, следило за светофором, даже глаза не моргнули. Загорелся зелёный, «тук-тук» загудел и ускорился, инерция посадила Тёму на скамейку.

«Это невозможно, — решил он, — наверное, я просто устал».

Так оно и было — они с Леной прилетели ближе к вечеру, перед этим час дороги до аэропорта, два часа на регистрацию, девять в самолёте, два в автобусе до гостиницы, час на расселение — поспать им не удалось нигде, даже в самолёте. С вечера Тёму одолевала невыносимая усталость, перед его глазами то и дело проплывали, выныривая и снова погружаясь в неразборчивую муть, события этого огромного необычного дня. Там в самолёте Лена села у окна, подолгу рассматривала облака и землю, ей нравилось, но она постоянно бегала то за водой, то за соком, то ещё куда-то, Тёме это надоело, и он захватил её местечко, наказав таким образом за мельтешение, а потом на посадке Лена тянулась над ним, высматривая в окно вечерний город, огоньки, и обсыпанную ими кромку моря, а ему стало немного стыдно, что ему всё это не интересно, а место он занял. Как сыч. Как будто совершил подлость, поступил несправедливо, отнял у неё что-то хорошее, а самому при этом не особо нужное. Хотел извиниться, но удобного момента не выпадало, так и спустился с этим червивым чувством на землю. Грызли и грызли его эти червяки, надо было их как-то унять, исправить всё. Правда, не совсем понятно, что именно.

К ночи он вымотался окончательно: звуки, цвета и запахи поплыли. «Тук-тук» скакал по дороге, вокруг тарахтели скутеры, мелькали огни витрин и лавок, ветер разносил незнакомые запахи, а в носках отчаянно потели ноги. «Эх, надо было идти в сандалетах», — сожалел он, вдыхая тягучий, пропитанный липкой влагой воздух.

— Лучше бы мы дома поели, — сказал он, поворачиваясь к Лене. — Ну, где-нибудь в гостинице.

— Там всё было закрыто, — отозвалась Лена.

Возражать не стал — может, и правда. Ещё раз посмотрел на водителя — голова репой, между слипшимися волосами проплешины блестят, переливаются словно медовые, затылок самый обычный, в зеркале жёлтое лицо. Одно. Всё как будто в порядке.

Улица, в начале которой они высадились, тянулась от шоссе к набережной. Туда, где нежное море поглаживало волнами песок, а туристы неторопливо бродили под кокосовыми пальмами, под их огромными орехами, готовыми в любой момент свалиться, расколов кому-нибудь череп. Концентрация магазинов, ресторанов и клубов здесь казалась максимальной. Лена тут же устремилась вперёд. На ней был тонкий сарафан, белый с фиолетовым рисунком, и лёгкие босоножки. Золотистые волосы собраны в слегка растрёпанный пучок, на спине играла светом застёжка-молния — эта будто шепталась с Тёмой, поблёскивая о чём-то хорошем, нежно и страстно одновременно. Сейчас бы в тихий уютный номер, к этой тоненькой застёжке с запахом волос, к нежной Ленкиной коже и тёплому прерывистому дыханию у виска.

Но Лена неслась вперёд, как кавалерист в атаку. «Точно метёлка» — мысленно согласился Тёма с тёщей: так она её называла — «наша рыжая Метёлка». Собравшись с силами, он ускорил шаг и догнал её под вывеской «Игровой клуб русский биллиард». Вот так, с ошибкой. Такой вот иностранный ошибочный русский, словно поддельный. Здесь над толпой звучали всякие языки, вывески слушали их и повторяли, не особо заморачиваясь грамотностью.

— Ух ты! — Метёлка застыла у лавки с фруктами, расправляя сарафан, — что это?

Тёма встал рядом и рассеянно посмотрел на фанерный прилавок, заваленный экзотическими фруктами. Манго, бананы, личи, одни лохматые, другие чешуйчатые. Что-то розовое, похожее на облысевший ананас, какие-то шишки, будто панцирь муравьеда, желтоватые звездообразные огурцы, черти-что, да и сама продавщица, как ещё один неведомый фрукт. Низенькая, кругленькая, чёрная, словно муха, она разделывала огромный, ещё не успевший раз-воняться дуриан — движения точны, сок блестит на широком ноже, короткие пальцы умело потрошат мякоть. Тёму заворожили её движения, танец рук, танго пальцев, но что-то было в этом странное, что-то невозможное, что-то невыносимо непривычное резало взгляд. Он присмотрелся. Склонился над телегой, рассматривая её мельтешащие пальцы.

Пальцев было семь. Семь пальцев, а на другой руке — восемь, по два больших.

Мороз по коже.

— Ладно, потом, — встряхнулась Метёлка и понеслась дальше.

Они вновь поплыли по улице, то и дело натыкаясь на медлительных стариков, обходя и пропуская встречных. Мимо, звеня цепями и громыхая багажниками, летели скутеры, на стенах пылали вывески, в лужах под ногами рассыпались витрины. Кругом всё гудело, тряслось, взрывалось, дёргалось, разлеталось и вновь собиралось, как в калейдоскопе. В этом безумном потоке, будто потерянные в Саргассовом море, они держали курс от одной макашницы[3] до другой.

Через сотню метров Лена снова застыла у лавки с соками, перебирая глазами разноцветные запотевшие бутылочки. Тёма встал рядом, прилепившись взглядом к монаху, топтавшемуся у телеги с лотерейными билетиками. Тёма никак не мог разобрать, мужчина это или женщина: голова лысая, но по лицу не определишь. Он придирчиво сосчитал пальцы на руках монаха и, найдя их количество правильным, немного успокоился, перевёл взгляд на ноги, и тут в глаза вновь полезли черные пульсирующие пятна.

Буддистские монахи должны ходить босиком, только за сотни лет роста производства