Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями - Лидия Марковна Яновская

и Берлиоза. Домработница Аня у Адама и Дарагана в пьесе «Адам и Ева». Преданная Наташа — у Маргариты Николаевны. Манюшка — у Зойки. Другая Манюшка, которая «готовит котлеты» у Зины в очерке «Москва 20-х годов»… Фигура «прислуги», как бы она ни называлась — домработницей, нянькой, кухаркой — была приметой городской России 20-х и 30-х годов. Быт — без стиральных машин и холодильников, как правило без газовых плит и часто без центрального отопления — был очень сложен, а женский труд — дешев.)

Мягков нашел прототип собаки Банги! О, этот «гигантский остроухий пес серой шерсти, в ошейнике с золочеными бляшками»…[401] Пес, которого боится даже Марк Крысобой (кентурион «со страхом и злобой косился на опасного зверя, приготовившегося к прыжку»)… Единственное существо, к которому привязан и которому доверяет Пилат… Образ, с которым связана мелодия преданности в романе. Не собачьей преданности, а просто преданности, великой и бесконечной. Преданности Маргариты — мастеру… Левия Матвея — Иешуа Га-Ноцри… гигантского остроухого пса Банги — Понтию Пилату…

«…Каждый писатель, и особенно такой, как М. А. Булгаков, — снисходительно замечает Мягков, — имеет право на художественный вымысел, фантазию». И продолжает: «Это верно, но к Булгакову почти не применимо». А посему выясняет, у кого из мало-мальски знакомых Булгакову людей был подходящий пес (такса Ермолинского и беспородный, милый Бутон Булгаковых не подходят, надо думать, ввиду малых габаритов и висячих ушей). И, представьте себе, находит! Большая (!), остроухая (!) овчарка по имени Геро была в семье актера Калужского, в пору проживания этой семьи в Малом Власьевском переулке.

«Не отсюда ли описание собаки Понтия Пилата — „остроухого пса“ Банги?» — радостно восклицает наш исследователь[402].

По-настоящему Б. С. Мягков бывал бесстрашен, когда дело касалось топографии и адресов. Он находил все! «Тот самый» дом с подвальчиком, в котором жил мастер и куда приходила Маргарита (или, по выражению Б. С. Мягкова, «озорная Маргарита»). А поскольку мастер, как известно, в чем-то похож на своего автора, а в Маргарите, по всеобщему признанию, отразилась Елена Сергеевна, то, стало быть, «тот самый» дом, в оконце которого якобы постукивала туфелькой Елена Сергеевна, втайне от мужа приходившая на свидания к Булгакову.

Напрасно Ильф и Петров посмеивались в «Одноэтажной Америке», описывая город Ганнибал, родину Марка Твена: «Пишется не: „Вот дом, в котором жила девочка, послужившая прообразом Бекки Тачер из `Тома Сойера`. Нет, это было бы, может быть, и правдиво, но слишком расплывчато для американского туриста. Ему надо сказать точно — та эта девочка или не та. Ему и отвечают: `Да, да, не беспокойтесь, та самая`…“.»

Да, да, не сомневайтесь, — уверял читателей Б. С. Мягков, — та самая Елена Сергеевна. И тот самый дом. Точнейший адрес: Чистый, бывший Обухов, переулок, дом № 4, строение № 2. Здесь «на месте нынешней спортплощадки когда-то шумел старый сад, у заборчика цвела сирень. В оконца над самым тротуаром стучала туфелькой озорная Маргарита, в полуподвальной квартире топилась печка, в огне которой горела рукопись о Понтии Пилате…»[403]

Но позвольте, почему именно в Чистом переулке, который не упоминается в романе? Почему непременно этот дом, в котором Булгаков, по-видимому, не бывал никогда? По крайней мере нет свидетельств тому, чтобы Михаил Булгаков или хотя бы Е. С. Булгакова имели какое-нибудь отношение к этому дому. Как почему? А печка? В этой полуподвальной квартире Б. С. Мягков обнаружил печку! Не могла же рукопись гореть без печки!

Впрочем, если не нравится, вам тут же — так сказать, не сходя со страницы — предложат другой адрес: Мансуровский переулок, дом № 9. Вот необходимый полуподвал с оконцами на дорожку от калитки… печка в полуподвале… и, представьте себе, дворик точь-в-точь как в романе «Мастер и Маргарита»! В романе: «Напротив, в четырех шагах, под забором, сирень, липа и клен…»

Хотя, постойте, это в главе 13-й романа «липа и клен». В главе 27-й: «Слышно было, как во дворике в ветвях ветлы и липывели веселый, возбужденный разговор воробьи». И в главе 30-й: «С каждым днем все сильнее зеленеющие липы и ветлаза окном источали весенний запах…» Не удивительно: роман не закончен и автор до конца так, вероятно, и не решил, что там росло в дворике мастера — клен или ветла и одна была липа или несколько.

Но у Б. С. Мягкова нет сомнений. Он уже нашел свидетельницу, которая помнит «росшие в садике у дома кусты сирени». Он сам свидетельствует: «А вот ветла, клен и липы, упомянутые в романе, и по сей день шумят под ветром „в четырех шагах“ (буквально!) от окошек подвала». Впрочем, иногда высказывается более кратко, хотя и не менее решительно: «Действительно, и по сей день под оконцами „напротив в четырех шагах перед забором“ растут описанные в романе липы, „от которых всегда сумерки в подвале…“, куда приходила, как и Елена Сергеевна к Михаилу Булгакову, к мастеру любящая Маргарита» (подчеркнуто мною. — Л. Я.)[404].

В отличиеот «строения № 2», дом № 9 по Мансуровскому переулку действительно булгаковский адрес. В этом доме жил приятель Булгакова — театральный художник и «макетчик» МХАТа Сергей Топленинов. Потом в этом доме сняли комнату Ермолинские. Приходили жившие неподалеку Лямины. И Елена Сергеевна захаживала сюда, правда, нечасто и уж безусловно после того, как стала Булгаковой: считалось, чтов Мансуровском собирается мужская компания, и Е. С., с ее тактом и бережным отношением к свободе и покою Булгакова, обыкновенно в такие компании отпускала его одного.

Наталия Абрамовна Ушакова, она же Тата Лямина, говорила мне (уже после выхода первых статей Мягкова): не было возле домика в Мансуровском никакой сирени; и сада не было; на дорожку, шедшую от калитки, ложилась тень — от большого дерева, росшего в соседней усадьбе и бросавшего эту тень через забор; под эту сладостную тень от чужого дерева, прямо на дорожку, иногда выносили стол и все вместе пили чай…

Но так хочется, чтобы «один к одному»! И воображение так славно работает по нарастающей. Сначала пишется: «Булгаков много раз бывал у него (Сергея Топленинова. — Л. Я.) в гостях и вел разговоры с хозяином возле сохранившейся до сих пор печки». Потом: «…а порой и недолго жил у него в полуподвале на Мансуровском». Дальше уже он «нередко оставался у своего приятеля на ночь и писал будущий роман под треск дров в печи и при свечах». И еще дальше: «М. Булгаков запросто захаживал к своим друзьям, иногда работал по ночам в специально отведенной для него комнате. Возможно, эти визиты и послужили отправной точкой для работы над образом Мастера. Во всяком случае, писатель воспроизвел многое из