Творения. Том первый: ДОГМАТИКО-ПОЛЕМИЧЕСКИЕ ТВОРЕНИЯ. ЭКЗЕГЕТИЧЕСКИЕ СОЧИНЕНИЯ. БЕСЕДЫ - Василий Великий

я совершил прегрешение, я [также] предал наказанию, карая и наказывая сам себя различными карами». Это он выражает и другими словами, говоря: Аз же… смирях постом душу мою (Пс. 34:13), и плоть моя изменися елеа ради (Пс. 108:24), яко забых снести хлеб мой, от гласа воздыхания моего прильпе кость моя плоти моей (Пс. 101:5–6), и измыю на всяку нощь ложе мое, слезами моими постелю мою омочу (Пс. 6:7). Так же и теперь он говорит: Несть исцеления в плоти моей от лица гнева Твоего. Вместо «[от лица] гнева [Твоего]» Акила и Симмах согласно [друг с другом] переводят «от лица негодования Твоего». Ибо довольно мне было, [как бы] говорит он, и негодования из Божественного Писания, и угроз через пророка Нафана. Поэтому «от лица негодования Твоего я сам так наказан, что наказал свою плоть, [и поэтому] несть мира в костех моих от лица грех моих». Симмах же передает «[несть мира в костех моих] от грех моих». (5–7) «Яко беззакония моя превзыдоша главу мою, яко бремя тяжкое отяготеша на мне. Возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего. Пострадах и слякохся до конца. И поскольку все это со мной произошло, то пострадах и слякохся до конца, весь день сетуя хождах». Ведь через то, что он выразил, что он пострадал и что сам себя наказал, не один грех сам в себе осудил, но вместе с ним и многие [другие грехи], и этот [грех], который не остался сокрытым в его душе и вне тела, но превозмог себя и всем то [что случилось с ним] открыл. В своей обвинительной речи он был сам себе судьей. [Потому что] праведник – сам себе обвинитель, опережая в этом всякого [другого] человека-обвинителя и заграждая уста врагов, которые поэтому не имеют что сказать против него. Этим слова [Священного Писания] учат же нас не прятать свои злодеяния и не таить прегрешения в душе, словно некую черноту или гниль, разъедающую совесть. Ведь так же обстоит дело и с лихорадочными заболеваниями – тот, кто внутри себя в глубине имеет горячку, производит еще большую болезнь, а, делая ее явной, подает надежду на выздоровление. Так же происходит и с душой. И еще кое-что другое сообщает, научая о самом себе Давид относительно произошедшего с ним, говоря: яко бремя тяжкое отяготеша на мне. Ибо он отяготил совесть свою совершёнными преступлениями и теперь не может вынести их в себе из-за благородства и доброты своей души. Ибо тот, кто неподатлив и ожесточен по собственной жестокости и нераскаянному сердцу, тот собирает себе гнев на день гнева (Рим. 2:5), прилагая грех ко греху и умножая свои грехи. Когда грешник придет во глубину зол, тогда презирает (см. Притч. 18:3); добрый же, если и случится ему однажды поскользнуться по дьявольскому уловлению, ужасно этим отягощает собственную совесть, как не могущий ни молчать, ни скрывать свое злодеяние. Ибо от избытка сердца говорят уста (Мф. 12:34). Когда же он не выносит молчания, то, обнаруживаясь, восклицает: «яко бремя тяжкое отяготеша на мне, то есть мои беззакония». И опять: Возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего. Безумием [пророк] называет здесь безумный поступок, проистекающий из неразумия. Ибо всякий грех бывает по неразумию, добродетель же суть – разумение, и все, что совершается в соответствии с ним (разумением) – достойно похвалы и имеет ценность добродетели. И совершаемое по разумению есть причина здоровья души, а то, что делается по неразумию, причиняет душе повреждения и раны. Не отступающие же от грехов, радующиеся им и получающие от них удовольствие уподобляются свиньям, валяющимся в грязи. Тот же, кто однажды поскользнулся и затем вновь взял себя в руки и возненавидел это деяние как зловонное и нечистое, – возгнушался его. И пережив это, Давид уже из [глубины] здравой совести, исповедуясь, говорит: Возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего. Поскольку, поднявшись вверх, мои беззакония умножились и стали выше головы, то и отяготеша на мне, и возсмердеша и согниша, и от этого исцеляясь, он пострадах и слякохся до конца. И не один день, ни на краткий час, но весь день сетуя хождах, или, по Симмаху, «бродил печальный», не будучи безразличен к тому, что совершил, и не возносясь [при этом] своим царским саном; итак, будучи неподвластен никакому судье, но «из-за Твоего страха и Твоего негодования я весь день сетуя хождах».

4. (8-10) Яко лядвия моя наполнишася поруганий, и несть исцеления в плоти моей. Озлоблен бых и смирихся до зела, рыках от воздыхания сердца моего. Господи, пред Тобою все желание мое, и воздыхание мое от Тебе не утаися. Вместо лядвия моя наполнишася поруганий Акила приводит: «бока мои наполнились бесчестиями», а Симмах: «лядвия моя наполнились бесчестий». И поэтому, когда на память ему приходит [совершенное им] позорное и бесчестное деяние, и чтобы укрепить чувствилище своей души, он говорит так: Возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего. А почему же возсмердеша, он продолжает, говоря: Яко лядвия моя наполнишася поруганий, или «бока мои наполнились бесчестиями», символизируя этим позорное деяние. А когда берет себя в руки, то говорит: и несть исцеления в плоти моей. Поскольку лядвия моя наполнишася поруганий, поэтому, говорит он, что «приходя в покаяние о содеянном, я наказываю и угнетаю свою плоть», поэтому и несть исцеления в плоти моей. Так что если бы он мог сказать [то сказал бы]: если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня надень обновляется (2 Кор. 4:16), но прежде говорит: несть исцеления в плоти моей. и несть мира в костех моих. А затем продолжает: Озлоблен бых и смирихся до зела. Но это звучит несколько иначе, чем то, что он изрек прежде: пострадах и слякохся до конца. Ибо мужам разумным свойственно не превозноситься по поводу совершенных от невнимания и совосхищения согрешений, но стыдиться их и краснеть и быть поражаемыми совестью и смиряться. И Давид о таких и говорит: рыках от воздыхания сердца моего, или как приводит Акила: «ревел от скрежетания сердца моего». [Он как бы так говорит: ] «Ибо я исповедал устами не для того, чтобы сделаться явным для многих; но внутри сердца, закрыв глаза,[1142] Тебе единому – видящему я покажу мое скрытое стенание, вопия в самом себе. Ибо польза в этом моем исповедании была не от многочисленных слов, так как довольно было для моего исповедания и стенаний сердца моего, и воплей, ниспосылаемых из глубины