Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков

Наталья Желанова, профессор Хабриев и я — с утра собрались у Нагорных и гадали, что ещё такого могли наговорить Степановы, что не вошло в фильм, но обнаружится сегодня вечером в докладе Ричарда Паунда на пресс-конференции в Женеве. Как только началась прямая трансляция, мой телефон стал разрываться от звонков из газет, телевидения и информационных агентств. Я отдал его Анастасии Дьяченко, моему секретарю, но иногда она приносила его мне, если был действительно важный звонок. Как-то случайно ко мне прорвалась настырная корреспондентка из LifeNews; я попросил её подождать с вопросами: дайте же досмотреть доклад до конца. И бросил телефон, не завершив разговор, то есть корреспондентка продолжала слышать всё, что я говорил. И когда Настя принесла мне кофе, я в сердцах сказал ей, что комиссия эта ничего не понимает в допинговом контроле, вот, мол, сидят три дурака, а весь мир на них смотрит и слушает. И девчонка из LifeNews услышала эти слова — и на весь мир раструбила, что я назвал членов комиссии тремя дураками, в поспешном английском переводе — three idiots, хотя идиоты — это другое, тогда уж лучше было сказать dorks или nuts.

Доклад закончился. Меня предложили уволить, отбор проб и анализы в России полностью приостановить, российскую атлетику отстранить от участия в международных соревнованиях. Да шли бы вы куда подальше с такими предложениями, я буду защищать Антидопинговый центр, прежде всего его персонал. Что будет с моими сотрудниками, если мы перестанем анализировать пробы и останемся без зарплаты? Нападки на Антидопинговый центр были серьёзными, но отбиваемыми в суде, и я написал письмо в Женеву Клоду Рамони, моему адвокату, попросил начать подготовку: у нас есть двадцать дней на подачу апелляции в арбитражный суд в Лозанне. Завтра утром созвонимся. Всё, уже полночь, пора ехать домой, надо обязательно поспать.

15.10 Отставка с поста директора Антидопингового центра. — Угрозы и отъезд

На следующий день с утра пришло письмо из ВАДА за подписью сэра Крейга Риди, сообщавшее, что работа Антидопингового центра в Москве остановлена — а я должен быть уволен. Представляю, как этот дед шевелил обвисшими губами, проверяя текст письма. И нас сразу отключили от программы АДАМС. Тоска.

Я пошёл к Нагорных, надо что-то решать и как-то реагировать. У него сидели Хабриев и Желанова — и молчали. Мы не стали ничего обсуждать и пошли в приёмную министра, Мутко как раз переехал в центральную часть дворца, ремонт которой продолжался лет десять. Там тоже сидели, ждали больше часа, когда нас позовут к министру. И чем он там занимается?

Зашли. У Мутко горели глаза — он только что закончил эмоциональное обсуждение то ли гонок „Формулы-1“ в Сочи, то ли своего футбола, наши проблемы у него были на втором плане. Мутко спросил, что я теперь буду делать, я ответил, что надо подавать в арбитражный суд, защищать Антидопинговый центр и нашу аккредитацию. Я уже поговорил с Клодом Рамони, нашим адвокатом, он готов и ждёт команды. После отстранения от работы у нас есть двадцать дней на подачу апелляции, мы подготовимся и подадим опровержение в арбитражный суд, ВАДА едва ли устоит против наших аргументов. Но Мутко переменился в лице, сморщился, перешёл с режима цветной трансляции на чёрно-белую и сказал, что я не прав, что так вот сразу, не разобравшись, действовать нельзя, что я думаю только о себе и своей лаборатории, однако пока что всем нам было бы лучше занять выжидательную позицию. И спросил, могу ли я подать в отставку. Стало ясно, что в его всем нам я больше не вхожу.

Я посмотрел на Нагорных и переспросил:

— Что, прямо сейчас идти писать заявление?

— Ну да, давай, — ответил Мутко.

— А кто станет директором? — Я очень боялся, что Желанова могла просчитать события на несколько ходов вперёд и согласовать своего кандидата.

— Ну, ведь там, в лаборатории, кто-нибудь останется, давай решай сам, — ответил Мутко.

— Есть хороший и опытный специалист — Марина Дикунец.

— Вот и хорошо, давай пока назначим её, — согласился Мутко.

— Понял, тогда я пошёл. — И я сразу вышел на свежий воздух.

День был сырой и холодный, но я с удовольствием постоял пару минут и подышал, затем пошёл в отдел кадров и оформил свою отставку. Это было официальное расторжение моего контракта с министерством спорта по взаимному согласию и без претензий с обеих сторон. И сразу договорился, что исполняющим обязанности директора будет назначена Марина Дикунец: с министром, мол, согласовано — пускать на самотёк такие вещи нельзя, а то сверху назначат балбеса из своих сынков или дружков. Тут же вернулся в Антидопинговый центр и сказал Марине, что теперь она директор: скорее собирайся, идём оформляться. Марина впала просто в ступор, мне пришлось буквально тащить и толкать её в министерство, она всю дорогу причитала, зачем это надо и что такое я в очередной раз придумал.

Пришли в отдел кадров — там времени не теряли, подготовили контракт и приказ о назначении М. А. Дикунец исполняющей обязанности директора ФГУП „Антидопинговый центр“, оба документа были согласованы и завизированы. Мы подписали первыми, затем отнесли на подпись к Мутко и вернулись с Мариной в Антидопинговый центр. Все уже знали, что я больше не директор: кто-то тихо плакал, кто-то потихоньку выпивал в углу, и атмосфера висела похоронная, будто в доме покойник. Этим покойником был я. Прощайте! Я поставил в центре своего кабинета большую коробку и стал складывать в неё мои любимые книги, которые обязательно привозил из каждой зарубежной поездки. И увёз всё домой, тяжесть получилась неподъёмная, однако я вдруг почувствовал невероятное облегчение.

На следующий день охрану по периметру министерства спорта усилили, особенно со стороны Елизаветинского переулка, где с самого утра стояли толпы корреспондентов и снимали наше здание и ворота. Желанова хотела сделать какой-то телевизионный репортаж из лаборатории, но я запретил пускать внутрь посторонних, пусть снимают в Музее спорта. Напряжение нарастало, и мне рекомендовали несколько дней ездить на работу и обратно с охраной; пояснили, что ни в коем случае нельзя одному находиться вне дома или в машине, лучше переждать, пока всё перемелется и утихнет. Я поехал домой с охранником, с Сашей Лихорадом; он сразу сказал, что нам надо будет каждый раз ездить другой дорогой. Так что Саша теперь спал у меня ночью вместе с моей собакой, Врангелем, или, лёжа на диване, смотрел телевизор, изредка