Совдетство. Книга о светлом прошлом - Юрий Михайлович Поляков

– Если Клавка еще раз скажет, что ты у них там побираешься, выпорю как сидорову козу! На задницу долго не сядешь! Понял?

Да уж куда понятнее: деньги на стрижку «под скобку» взять неоткуда. Перспектива печальная: прихожу я домой лохматый, Лида на меня смотрит с ужасом, ее глаза наполняются слезами, и она шепчет дрожащими губами:

– Как же так, сынок, ведь я же тебе маску купила, а ты… ты…

– Гавриков переулок, – объявил водитель и добавил с неприязнью: – Магазин «Автомобили».

Пробираясь к выходу, я заметил, что «секретного контролера» на посту уже нет, видимо, закончилась смена и он сошел, скорее всего, на Разгуляе, где райком. Там ведь все отчитываются о проделанной работе. Придет прилизанный и доложит кому следует:

– Честная у нас подрастает смена! Ни копейки лишнего себе не берет! Любо-дорого посмотреть! Вот, глядите.

И выложит на стол мгновенный снимок, такой сразу после щелчка выползает из фотоаппарата – сам в заграничном фильме видел. А тут, как нарочно, явится на семинар Лида.

– Откуда у вас эта карточка? – побледнеет она. – Что он еще натворил?

– Не волнуйтесь, товарищ, ничего не натворил. Наоборот, этот ребенок проявил чудеса честной принципиальности! Вы случайно не знаете, где он живет?

– Зачем вам?

– Хотели бы поблагодарить его родителей за образцовое воспитание.

– Не знаю, – потупится, зардевшись, моя скромная маман.

– Очень, очень жаль! Опять у нас, как у Маршака, получается: «Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы в нашей столице…»

25. Такси при коммунизме

Троллейбус остановился напротив магазина «Книги». В другое время я бы непременно заглянул туда – узнать, не вышел ли еще десятый том Детской энциклопедии – мы на нее подписаны. Кроме того, там есть «уголок филателиста», скромный, но все-таки…

Я люблю книжные магазины, особенно – букинистические. Смотришь на пожелтевший томик с «ятями» и понимаешь: люди, его читавшие, давным-давно умерли и закопаны в землю, а он вот – лежит преспокойно под стеклом и стоит, как полвелосипеда…

Между прочим, когда-то директором этого магазина на Бакунинской был мой дедушка Илья Васильевич, отец Лиды, он погиб в самом начале войны, даже до фронта не доехал, пропал без вести под бомбежкой. Бабушка Маня много раз показывала мне пожелтевшую похоронку с обтрепанными краями, бумажку размером с почтовую открытку. На самом деле она называется иначе – «Извещение». Часть слов напечатана типографскими буквами, а пробелы заполнены от руки фиолетовыми расплывающимися чернилами. Похоронка извещала:

Ваш (муж, сын, брат, военное звание) муж красноармеец Бурминов Илья Васильевич, уроженец (область, район, город, село, деревня) села Гладкие выселки Захаровского р-на Рязанской области в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит пропал без вести в сентябре 1941 года, похоронен Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии.

Командир части майор Курочкин В. Т.

После слова «похоронен» осталось пустое место, а слова «был убит» и «проявив геройство и мужество» неровно зачеркнуты.

Я удивился и спросил деда Жоржика, почему зачеркнуто про «геройство и мужество»? Он прерывисто вздохнул, задумался, подержался за сердце, а потом объяснил, что вообще-то были специальные бланки и для пропавших без вести, но такие бумажки очень быстро кончались, особенно в начале войны, поэтому использовали те, что оставались у писаря в наличии. А поскольку эшелон попал под налет и дотла сгорел, то Илья Васильевич не успел «проявить геройство и мужество», хотя, конечно, собирался… Когда теплушку накрывает авиабомба, от людей ничего не остается, и в могилу, даже братскую, просто нечего положить, поэтому место захоронения не указано. Майор Курочкин все сделал правильно, по уставу.

– А почему же тогда майор Курочкин не вычеркнул слова «в бою за Социалистическую Родину»? – спросил я. – Ведь Илья Васильевич фактически не доехал до фронта.

– Понимаешь, – не сразу ответил дед Жоржик, снова взявшись за сердце. – Так-то оно так. Как же тебе объяснить. Если не было прикрытия с воздуха и зениток, мы сами стреляли по немецким самолетам из винтовок. Иногда сбивали, как Василий Теркин. Сам я не видел, но в газетах про это писали. Илья Васильевич, думаю, тоже стрелял, значит, в бою все-таки участвовал.

– А если участвовал, значит, проявил «геройство и мужество». Почему тогда майор Курочкин вычеркнул?

– Юрочка, – взмолился дед Жоржик. – Ну не спрашивай ты меня про это! Ну пожалей ты мое больное сердце! – И он дрожащими руками из маленькой пробирочки стал вытряхивать на бугристую ладонь крохотные белые таблетки нитроглицерина.

Я запомнил это трудное название только потому, что в «Таинственном острове» колонисты дробят скалы страшной взрывчаткой, которая мощнее динамита в десять раз и называется тоже нитроглицерином. Удивительное дело: с помощью одного и того же вещества можно лечить сердце и стирать с лица земли целые горы!

…Два года назад, когда мы с Лидой забирали из магазина очередной том Детской энциклопедии, там еще работала уборщицей баба Нюра, она хорошо помнила моего погибшего дедушку и, увидев меня, воскликнула:

– Как же ваш мальчик похож на Илью Васильевича! Две капли! Ах, какой был чуткий и отзывчивый человек! Никогда ни на кого не кричал, всегда поможет, объяснит, пораньше домой отпустит. Мы его всем коллективом на фронт провожали. Прямо тут, в магазине, после работы стол накрыли. А он выпил и заплакал навзрыд: «Не вернусь, не вернусь я, чует мое сердце. Родные мои, прощайте навек!»

Когда мы пришли за новым томом, Лида спросила продавщицу, мол, как там наша баба Нюра, что-то ее не видно?

– Нет ее.

– А где же она?

– В лучшем из миров, – ответила та, вздохнув.

– Все там будем… – всхлипнула Лида и стала вытирать слезы платком.

Считается, что мы, дети, – плаксы, что у нас глаза на мокром месте, но, по моим наблюдениям, взрослые тоже плачут, и довольно часто.

– Что значит «в лучшем из миров»? – спросил я, когда мы вышли на улицу.

– Значит, умерла.

– Странно. Я думал, лучший мир – это коммунизм.

– Так и есть. Но коммунизм – это лучший мир на этом свете.

– Выходит, и на том свете коммунизм? – удивился я. – Тогда зачем его строить, если все и так там будут?

– Не мели вздор! – возмутилась Лида. – Что у тебя за голова такая? Все всегда переиначишь по-своему!

А вечером перед сном, ошибочно думая, что я давно дрыхну без задних ног, она шепотом докладывала Тимофеичу про наш разговор.

– Так и сказал? – присвистнул отец.

– Тише! Так и сказал.

– Мозговитый парень у нас