Быть - Кельта

Только Малы больше нет, и она не вернётся. И с её уходом в сердце Горана внезапно появилась пустота и стало темнее. Будто бы погасла всегда горевшая лучина, оставив после себя лишь немного копоти.

Но больнее всего было вспоминать их последнюю встречу. Там в кедровом бору княжич внезапно увидел её не в привычной волховке, а одетой как обычная девушка на выданье, почти так же, как и в их первую встречу. Может быть поэтому он узрел, что встрёпанный орлёнок вырос в справную молодую птицу. Высокая, статная, с величественным разворотом плеч, и всё той же решимостью на красивом лице. Почему же раньше ему казалось, что она не менялась? Что она всё та же девочка, что и год, и пять, и десять лет назад?

Горан усмехнулся в наступившей темноте. Ночь успела вступить в свои права, а до утра ещё было далеко. Княжич создал светлячка, придав ему вид крохотной птички, заставил его сделать несколько кругов над ладонью и отправил за край настила.

— Лети, мои крылья. Я больше не буду тянуть тебя вниз.

Часть 2

Глава 11

Два сердца спят и видят сны,

Но разуму они чужды.

Закрой и ты глаза, мой друг —

Ты слышишь? Тук, тук, тук.

(из песни кощуника)

Город действительно оказался далековато от той деревеньки, где они заночевали. Сорок или не сорок, но вёрст в пути они одолели порядочно. Хотя по накатанной и утоптанной дороге идти было легче, чем продираться через чащи и логи, а тут их удачно подвезли немного в обед. К городу они вышли уже поздним вечером.

— Я волховица! Почему я должна ходить в понёве? Она неудобная, она тяжелая! — Ясна надула губки. Она уже пол дня возмущалась, придумывая всё больше причин не носить понёву. — И путается. И цепляется.

— Я уже рассказывала, что все девушки, и горожанки, и кметки, носят понёвы, — устало вздохнула Мала. — Если не удобно, мешает, цепляется подолом, то просто подцепи край к поясу с одной или с двух сторон, как и делают женщины за работой.

— Фу-у-у-у… это же не красиво! И всё равно мешается!

— Яснушка, мы должны в пути притвориться под двух дочерей, которых мать отправила проведать родню. Но так уж вышло, что родня живёт за много дней пути. Поэтому и одеваемся как кметки из не бедного дома. Но не настолько богатого, чтобы с нас можно было попытаться содрать денег.

— Не хочу! Я волховица!

— Двух волховиц ищут. Нам дали фору уйти подальше, пока вновь погоню не пошлют, — Мала покачала головой, прикидывая, что полноценной погони, конечно, уже не будет, но если купцы расскажут о них, то за ними пошлют кого-нибудь. — А две девицы-кметки-путешественицы хоть и не часто встречаются, но всяко меньше запомнятся, чем две волховицы.

— Нет, нет и нет. Не буду ходить в понёве! — Ясна топнула ногой и развернулась к сестре. Она была сердита и смешно сжав кулачки вытянулась навстречу предполагаемой обидчице.

Мала закрыла глаза ладонью и медленно вдохнула и выдохнула. Посмотрела в сторону приближающихся городских ворот и… устало махнула рукой.

— Хорошо. Будет тебе волховка.

— Так у нас же есть наши!

— Нет, они слишком приметны. Я сошью тебе пока серую, если ты её так хочешь. А в наших старых… будут лишние вопросы, да и можем попасться на глаза обозу из клана Стояновичей или кого-то, кто с ними в близких отношениях.

Ясна вздёрнула носик — она победила. Хотя серый… нет, это слишком никак, но если надавить сильнее, сестра и этого не даст. А так все будут видеть, что она не просто какая-то девка, а волховица. Да и сколько у них с собой денег она всё же не знала. Вряд ли много — половина всех их заработков, если не больше, уходила на лекарства для матери, которые она сама покупала. Остальное шло на еду, одежду, украшения и всё остальное. Ясна сникла и снизу вверх посмотрела на сестру. Мале же просто хотелось спать, она очень устала за прошедшие дни и почти не спала накануне. У неё просто не было сил и терпения убеждать младшенькую.

Девушки прошли в город и первым делом поспешили к рынку. Мала спросила местных женщин о лавках ткачих и уже через три части часа купила отрез подходящей ткани, нужные нитки и даже шнур для петлиц. Потом они до самой ночи искали место для ночлега, пока их за плату не пустили в пустую клеть на постой. Да и то та клеть через сени от хозяйской была на пять камор поделена и не топилась совершенно. Зато и денег с них взяли не много, но и лучин не дали.

Мала запустила под самый потолок парочку огоньков, заливших всё тёплым желтоватым светом, и вздохнула с облегчением. За её плечом так же выдохнула и Ясна. Камора, маленькая и лишь с одной отдушиной в стене, была дочиста выметена, вымыта и выскоблена для новых постояльцев. А из всего убранства грубая лавка у стены, шатающийся куцый стол посередине и табурет на трёх ногах. На столе глиняный щербатый кувшин, две пары кособоких чашек и грубых деревянных мисок. Тут и одному жильцу было бы тесно, а их двое.

Девушки застелили лавку сложенными друг на друга лудами, которые закрыли её едва наполовину, сложили сумки у стены, сдвинули посуду на край, а сам стол вместе с табуретом отодвинули, освобождая место. Мала начала кроить волховку для Ясны, притихшей на лавке.

— Раз уж мы всё равно тут задерживаемся на несколько дней, займёмся делом, — проговорила старшая, разглаживая сложенную ткань и рисуя швейным камушком метки. — Наставники с тобой занимались хоть и много, но бестолково. Это их вина, что за шесть лет учения ты так и не достигла границы сферы даже в исцелении, которое тебе само даётся. Они по-настоящему мало кого наставляли, да и тех отрывками. Остальное зависело лишь от ученика.

Мала начала резать раскроенную ткань, для чего спустила огоньки пониже. А Ясна с ногами забралась на лавку и как завороженная слушала спокойный и размеренный голос сестры. Да и что тут возразишь, если она действительно знала-то много, но вот умела — мало.

— Волхв после пробуждения своего дара оказывается в центре некоего безымянного места, которое