Александр Тиняков. Человек и персонаж - Роман Валерьевич Сенчин

Завтра 27-го часа в 4-е можете зайти к нам.

А.Ремизов

Да захватите № Земщины, где про Есенина написали.

А 14 мая из письма Тинякова Ремизову мы узнаём, что автор знаменитой «Посолони» прекращает с ним отношения: «…Теперь порывается у меня последняя связь с литературным миром. <…> От природы я не настолько зол. Вот я писал вам о „лютой ненависти к масонам“, а после получил приглашение из „Ист. Вестн.“, и моя „ненависть“ уже потеряла свою „лютость“, и я готов забыть о всех масонах в мире, – лишь бы дали мне работать, лишь бы дали мне работать!»

Дальше страница оправданий, схожих с прошлыми исповедями, но куда более мягких по тону. Заканчивается письмо сведениями, полезными для выстраивания биографической канвы Тинякова:

«В начале июня думаю все-таки поехать к отцу, – хотя я надежды на то, что он даст мне денег на издание книги – не имею. Да если и даст, – посоветоваться мне теперь не с кем, сам я ничего „практического“ не умею и могу деньги прожить».

Примечателен и постскриптум: «Рецензия на „Пряник“ вчера не вышла».

Чья рецензия (самого ли Тинякова или кого другого) – не знаю. Речь, полагаю, о коллективном сборнике «Пряник осиротевшим детям», изданном в начале мая[14]. Среди авторов Блок, Ахматова, Зинаида и Владимир (под псевдонимом «Вл. Бестужев») Гиппиусы, Замятин, Садовской, Клюев, Есенин, Николай Рерих, Георгий Иванов, Ремизов, Рюрик Ивнев… У большинства по одной вещи, у некоторых по две, лишь у Тинякова – три: уже приведенное мной стихотворение «Безысходней гроба мое одиночество…», стихотворение «Два пути» («Для слабого – путь отреченья, / Для сильного сладостен бой / И острая боль пораженья, / И миг торжества над Судьбой. // Для слабого – мудрые речи, / Безбольно мертвящие кровь, / Для сильного – музыка сечи / И взятая с бою – Любовь!») и рассказ «Пропащий».

Рассказ довольно большой для второго серьезного опыта в прозе (первым была повесть «Старый редактор», которая, по оценке самого Тинякова, получилась очень плохой).

Содержание «Пропащего»: сыщик, а точнее шпик по фамилии Дыркин влюбляется в девушку Христину Чабренко, за которой ухаживает студент Свистунов, сын богатого купца. Студент подозрительный, да и ревнует Дыркин, поэтому решает доложить о нем начальству. Начальство бьет по столу кулаком: «Ты, паскуда, знать должен, что он в Союзе членом состоит!..» (Судя по всему, в одном из черносотенных союзов.) На другой день и сам студент встречает Дыркина, показывает ему союзный значок и сует в руку три рубля.

Дыркин уходит в длительный запой, его увольняют со службы, он становится нищим. Купец Парамонов предлагает Дыркину сколоть «ледок со двора». Тот с радостью соглашается. Весной Парамонов отправляет Дыркина в свое имение ночным сторожем. И вот финал:

Сначала Дыркин оробел на непривычном для него деревенском просторе и опасливо поглядывал на широколобых коров, на свирепых, шершавых собак и на медлительных мужиков. Но скоро страх прошел и полюбился ему животворный запах теплого навоза, гоготанье гусей на заре и неторопливо-истовый мужицкий труд. Дьявольским наваждением казалось ему все прошлое, когда, обойдя спящую усадьбу, садился он на крылечке и подпадал под власть воспоминаний. Но не длинны и не ярки были теперь его воспоминания; над ним дышало звездное небо, ракиты шумели, квакали на плотине лягушки, лаяли за усадьбой собаки – и мирные звуки мирной жизни заглушали память о больном и тяжелом.

– Слава Тебе, Господи Милостивый! – шептал он и чтобы прогнать дремоту, шел, посвистывая, по безлюдной усадьбе. Сладко пахло цветущей сиренью из сада, сладко зудели мозоли на корявых руках.

Тиняков не раз поругивал Леонида Андреева, но рассказ получился как раз в духе андреевских рассказов конца 1890-х – первой половины 1900-х. Может быть, поэтому, еще до выхода сборника, «Пропащего» отметил первооткрыватель Андреева Максим Горький.

Александр Иванович тут же обратился к нему за советом: «…Быть может, Вы соблаговолите сказать мне несколько откровенных слов о том: есть ли, по Вашему мнению, у меня вообще способность к художественному творчеству или же выше анекдота не пойду? <…> Я за карьерой беллетриста не гонюсь, но если понимающие люди, как, например, Вы, – найдут в моих писаниях нечто неглупое и живое, то отчего же и не поработать?»

Горький отвечал: «…Беллетрист ли Вы? Я почти уверен в этом. Читая Ваши рецензии, я вижу в них прежде всего беллетриста. И если позволите советовать – советую: пишите рассказы. Очень советую».

В своих «Отрывках…» Тиняков вспоминает: «Ремизов прямо уговаривал меня бросить газетную работу и отдаться беллетристике; старый революционер Ф.И.Щеколдин († 1919) также очень одобрял мою вещь, а один начинающий тогда беллетрист в письме к Ремизову писал, что один мой рассказ стоит больше, чем вся книга Евг. Замятина „Уездное“.

Но я не внял ничьим советам и остался газетным работником».

* * *

Чем занимался и чем жил Александр Иванович с лета 1916 до весны 1918 года – покрыто мраком. От того периода почти не осталось писем, или они пока не пущены в оборот.

Вот из тех, что хранятся в фонде Тинякова в Российской национальной библиотеке. Как истинный символист, Тиняков сохранял не только сами письма, но и конверты. Судя по ним, жил он на Малом проспекте Васильевского острова.

Ремизов отношения с ним вроде бы прекратил, но в записке от 10 октября 1916-го, после жалоб на бытовую неустроенность, Алексей Михайлович предлагает Александру Ивановичу заходить. Простой вежливостью это объяснить сложно: Ремизов, назвавший Тинякова поперечным, сам никогда не был продольным. (И, судя по дневнику Ремизова, тот к нему заходит: 6 марта 1917-го «с покаянной» и 4 апреля.)

В мае 1917-го возобновляется переписка со старым приятелем поэтом Иваном Рукавишниковым. Рукавишников живет вдали от столицы – по иронии судьбы, что ли, – в селе Богородицком, правда, не Орловской, а Нижегородской губернии.

Рукавишников уговаривает Александра Ивановича бросить Петроград и уезжать в глушь; в то, что Тиняков занят работой, – не верит. По своему обыкновению, Иван Сергеевич много шутит, иронизирует, философствует… Расшифровывать дословно письма я, признаюсь, поленился: у их автора ужасный почерк. Выписал вот это: «Всякая современность сложившемуся человеку неприятна». Простенький, но – афоризм.

Кроме писем Рукавишникова (к нему я вернусь – он еще сыграет немаловажную роль в жизни Тинякова), к корреспонденции 1917-го относится письмо от редактора «Исторического вестника» Бориса Борисовича Глинского, в котором сообщается, что журнал «прекратил временно прием новых рукописей» «в виду переживаемого… кризиса со стороны возможности издавать его в 1918 г.».

Письмо датировано 13 октября. Из биографии Глинского мы узнаём, что он поддержал корниловский