Офисный роман, или Миссия невыполнима - Наталья Валенидовна Колесова

Хозяин с трудом поднимается.

- Тебя же начальники опять заругают, как вернешься ни с чем! Тот малец говорит…

Храбро отмахиваюсь, уже обувая туфли:

- Первый раз, что ли? Меня всегда ругают. До свидания, харабоджи, будьте здоровы назло всем!

И что я так разнюнилась? Здесь настоящее горе, а я тут со своими семейными неприятностями… Еще и прошлыми!

- Да стой же ты, торопыга! – прикрикивает Чхве Мансик. – Давай сюда эту свою бумажонку!

Я вытаращиваюсь на него.

- Вы что, хотите?..

- Давай, я сказал! Мне что, еще и уговаривать тебя, девчонка?!

Не веря, смотрю, как старик долго примеривается и аккуратно ставит свою личную печать[2] на довольно потрепанных страницах соглашения (в скольких руках оно побывало?).

Кланяюсь не переставая:

- Спасибо, спасибо вам, харабоджи! Но почему вы вдруг передумали?

- Потому что она, - старик кивает на снимок Ынсоль, - захотела бы тебе помочь…

Я отвешиваю низкий поклон и его мертвой дочери. Еще миллион раз поблагодарив, выхожу и натыкаюсь на какие-то коробки и забитые пакеты. Доставка? Вряд ли дедушка ею пользуется… Вспомнив слова хозяина про Ючоновские «гостинцы», негромко окликаю:

- Ким Ючон? Ты здесь?

Ворошу пакеты: фрукты, упаковки с готовой едой, макколи, соки, даже коробка с женьшенем: точно, не сам старик это покупал!

- Харабоджи, вам тут «малец» еще немного принес! – сообщаю, перегружая «доставку» в дверь. Слышу изнутри ворчливое, но бодрое:

- Айгу, кто его просил? Пусть войдет!

Я спешу отыскать хубэ. Выскакиваю на улицу: пусто. К тому же пока я была у Чхве Мансика, окончательно стемнело, буквально на расстоянии вытянутой руки никого и ничего не видно.

- Ючо-он! Ким Ючон, ты где? Отзовись!

Тишина. Лишь где-то играет музыка и тарахтит мопед. Пожимаю плечами: странно, судя по оставленным покупкам, парень здесь был, отчего же не зашел? Торопился? Мог бы просто заглянуть: «Привет, это я, малец! А вот мои гостинцы!»

Иду вниз по улочке, бережно прижимая к груди папку с соглашением: не стала класть его в сумку, если все-таки ограбят напоследок, пусть забирают что угодно, только не драгоценную подпись самого Чхве Мансика! Мои одинокие шаги далеко разносятся по пустой темной улице; лишь где-то внизу, возле очередной лестницы, горит мигающий фонарь. Вытягивая шею, как черепаха, осторожно заглядываю во встречные темные проулки, пугливо оборачиваюсь – все кажется, что за спиной не эхо от стука моих каблуков, а кто-то неспешно идет следом, подстраиваясь под мою походку. Да, Чхве Ынсоль, как же неуютно тебе было возвращаться поздним вечером! Зато… Вновь оборачиваюсь, чтобы найти взглядом старый маленький дом на самом верху. Тут тебя всегда ждали.

И замечаю метнувшуюся в проулок большую тень – а вот теперь мне точно не кажется!

Я пускаюсь бежать: главное, не споткнуться, не покатиться кубарем вниз, а то и костей потом не соберешь, не то что ценных бумаг! Жили бы вокруг люди, я бы еще и вопила во все горло. Буквально в мгновение ока добираюсь до мигающего фонаря – а вон впереди уже неспешно проезжает такси, а вот рабочие возвращаются со смены, устало переговариваясь и прощаясь до завтра… Так что накоси-выкуси, кто бы ты там ни был! Оглядываюсь – спускающаяся за мной улочка совершенно пустая.

В автобусе прислоняюсь горячим виском к холодному стеклу окна.

Ну что сказать… Конечно, неприятно это признавать, но я - такая умная и опытная - очень в своем хубэ ошибалась. Да, конечно, он избалованный, и ведет себя нахально, и ленивец знатный, но… Может, Ючон и правда проникся печальной историей старика, а, может, старался помочь именно мне – причем тайно. Ездил в Ёнсан изо дня в день, собирал по городу этот несчастный картон, дедушку кормил-поил, пытался разжалобить ожидающим меня наказанием, если вернусь без подписи… Еще и при этом мою ругань терпел! Все-таки верна старая пословица: «Не рожает Небо людей, которые ни на что не годны». У Кима Ючона доброе сердце, хотя он его старательно - и успешно - скрывает.

Ну что ж, завтра обязательно поблагодарю хубэ, угощу-накормлю и извинюсь за то, что зря бранила его всю неделю!

***

Стоя в надежной тени очередного захламленного проулка он провожал взглядом Минхву-сонбэ. Как-то так получается, что она все время от него удирает! Не хочется, чтобы это вошло у нее в привычку…

Ючон набрал сегодня еды и напитков побольше: в выходные к старику не выбраться. Сначала семейное торжество, день рождения бабушки, потом в клуб с Лим Хани. Хорошо бы всё – и вечеринка и свидание - не затянулось, и он смог выспаться… Ючон даже ухмыльнулся, поймав себя на том, что рассуждает как ответственный аджосси, привычно готовящийся к рабочей неделе. Этак скоро начнет подсчитывать, сколько акций прикупить с новогодней премии, и какая у него будет пенсия, если он прослужит в «Ильгруп» до самой старости. Брр! Не хотелось бы. Ни того. Ни другого.

Своими глазами на примере сонбэ увидел, как обращаются с беззащитными новичками, и снова убедился, что нечего ему делать в этом Адском Чосоне! Но Жевательной резинкой уже даже начал невольно восхищаться: со всех сторон дергают, грузят, погоняют, ругают, а она знай только извиняется, улыбается, отшучивается и бодро кидается выполнять новые приказы! Только на нем ее терпение отчего-то быстро заканчивается. Хотя да, он же сам постоянно и сознательно Минхву провоцирует! Правда, в последнее время реже, чем раньше. Жалко ее стало, что ли?

Ну да, и жалко, и злость берет: для чего все это терпеть, бесконечно переступать через свою гордость, «держать лицо», не показывать возмущение, обиду? Так и лопнуть недолго от скопившегося, задавленного внутри напряжения!

Или заболеть, как несчастная Чхве Ынсоль.

Ворота оказались открытыми, и он вошел без стука. Из неплотно притворенной двери доносились два голоса: